Итак, вся наша дорога кончилась в совершенном спокойствии. Наконец мы приехали в Иркутск; отвели нам квартиру довольно порядочную. На третий день нашего приезда сделали мне визит губернатор, вице-губернатор с женою и обласкали меня чрезвычайно, и все тамошние дамы и кавалеры начали приезжать. Побывавши у меня, на другой день, губернатор прислал карету с лошадьми, пока мы не заведем своих; купечество прислало все нужное для дому, поверенные — водки и вин, две коровы и даже сена и разных домашних птиц; и я ничего не покупала. Наконец я поехала с визитами, и меня везде принимали, как бы принцессу какую, и очень меня все полюбили, особливо дом губернатора и вице-губернатора, — и самолюбию моему очень было приятно. Мужа моего чрезвычайно полюбил губернатор, и я, казалось, начала блаженствовать… Но недолго продолжалось мое спокойствие…
Живши месяца четыре, я занемогла, и муж мой лег спать на канапе. Ночью, так как от болезни сна у меня не было и я лежала молча, опасаясь обеспокоить мужа моего, — вижу, что он встает очень тихо и подходит ко мне, спрашивает, сплю ли я? Но я не отвечала ему, и он, уверившись, что я сплю, пошел в другую комнату, где спала девка, — и я увидела все мерзости, которые он с ней делал! Сердце у меня кровью облилось, и я видела свое несчастие и считала худшим, нежели было, потому что дома он никогда не имел девки. Поутру подали мне чай, и муж мой услуживал мне очень, но, видя, что я очень невесела и насилу удерживаю слезы, начал спрашивать, кто меня огорчил и что со мной сделалось? Я отвечала, что у меня сильная боль в голове, но, кажется, он догадывался и примечал, не знаю ли я чего. Матери моей я сказать боялась — не знала, вынесет ли она по слабости своей. Итак, решилась терпеть и молчать… Лекарь, приехавши, удивился, нашедши меня хуже, нежели я накануне была, и сказал: «Что с нею сделалось? У ней кровь в сильном волнении, и ей сию минуту надо пустить кровь!» Муж мой испугался, матушка чрезвычайно потревожилась. Итак, пустили мне кровь. После обеда пришел ко мне губернатор и, видя меня, сказал: «Не от духа ж ваша болезнь происходит? Нет ли горести в сердце вашем? Я на лице вижу не болезнь, а скорбь. Откровенности от вас требовать не смею, потому что вы меня еще коротко не знаете, но желал бы я доказать вам, сколько я вас люблю и почитаю и сколько я беру участия во всем, касающемся до вас! Узнайте меня короче и будьте искренны; требуйте от меня всего того, что вам угодно!» — «Я ни в чем не имею нужды, кроме советов добрых, и чтоб вы были моим наставником и благодетелем; не откажите мне в сем моем покорном прошении: я до сих пор не жила без друга и путеводителя, — но я теперь с вами говорить не могу…» Была у нас девочка десяти лет, которая служила матушке: водила ее и подавала, что должно; он и до этой девочки добрался. Меня не было дома. Он ее заманил в спальню, заперся, однако боялся, чтоб крик не привел кого-нибудь к нему… Девочка сама все сказала своей тетке… Тетка ее мне сказала. Что мне было делать и чем помочь? Я была одна, открыть кому я могла такие ужасные и безбожные дела? В самое это время пришел муж мой из Банку, — и так разговор кончился. После я думала: «Как я открою стыд мужа моего, и помогут ли мне в том несчастий, которое я должна сносить? Нет помощника, кроме Создателя моего! Буду Его просить. Он меня не оставит!» И мне гораздо сделалось отраднее. На третий день я встала с постели, и муж мой был, по-видимому, очень рад и просил наших камерира и кассира, чтоб их жены меня посещали. Они меня очень любили и никогда меня не оставляли; их любви я никогда не забуду. Нельзя было от них укрыться, хотя я им и не говорила никогда ничего, но, бывши всякий день вместе, сами примечали. Один раз были мы на покосе, где неделю пробыли. Тут они многое увидели, как он ходил к девкам и всякие мерзости делал и никому не спускал — ни бабам, ни девкам, которые его часто толкали и называли самыми неприятными именами, но ему не стыдно было, только всегда запрещал им мне сказывать и грозил их высечь плетьми. Вся моя была отрада в слезах… Матушка потеряла зрение и сделалась очень слаба, то я и не могла с ней делить мои горести.