— Как ты дурачишься! Я думал, что ты нынче умнее стала. Тебе теперь двадцать два года, то пора бы перестать называть то грехом и пороком, что служит к удовольствию человека, — и я уверен, что ежели ты размыслишь хорошенько и узнаешь того человека, который тебя страстно любит, то наконец с удовольствием согласишься!
— Мне не об чем размыслить: тебе ответ сделан, а знать того человека, о котором ты говоришь, не хочу! Удивляет меня то, почему ты знаешь о страстной его любви ко мне: ежели он сам тебе сказывал, то как он смел тебе говорить о бесчестии той, которая составляет часть самого тебя? Но ежели ты сам дал повод к сему открытию, то не бесчестно ли с твоей стороны? И за какую ты меня выдаешь? Не думай, чтоб меня могло сие замарать; я теперь буду обходиться со всяким мужчиной еще осторожнее, нежели прежде, и уверена, что моим поведением самого дерзкого мужчину удержу в границах благопристойности. Ты заставил меня сказать тебе правду, что я в тебе никогда не имела и не надеялась иметь ни путеводителя, ни наставника, видно, Господу угодно было, чтоб мной управляли совсем посторонние люди и научали быть добродетельной, а от тебя, кроме разврату, я еще ничего не видала! Ты сам в этом признаешься! Меня и здесь Господь не оставил сиротой и дал мне отца и благодетеля, которому все сердце мое открыто, и ежели вы мне еще будете говорить о сем, то я решусь про вас сказать все и просить наставления у благодетеля моего, что мне делать в таких горестных обстоятельствах!
Он так рассердился, что начал меня ругать и сказал:
— Я то с тобой сделаю, чего ты никогда не ожидала!
— Буду все терпеть, доколе будет угодно Господу повелеть, но тем буду утешаться, что я невинна!
Он сказал:
— Вот тебе срок на три дни решить, — или приготовляйся видеть то, чего еще ты не видала!
— Какой вам угодно положить срок, — велик или мал, — ответ будет один, и я готова на все, что вы мне обещаете, и меня ничто не устрашит: я буду знать, за что я терплю, и сие терпение будет еще мне доставлять некоторое удовольствие, — но я жалею об вас, будете ли вы спокойны, и не будет ли совесть вас укорять, что вы мучите ту, которая хочет вас одного любить, но вы стараетесь сами меня с собой разделить!
Разговор наш прерван был приходом его племянника, который приезжал закупать для полку сукна и долго у нас жил и с женою. Все его родные меня очень любили, и я им тем же платила, а особливо этот племянник старался всячески мне угодить. Я старалась быть всегда не одна, чтоб опять не возобновилась у меня с мужем неприятная материя. Прошло недели две, как племянник жену свою отправил наперед в крепость, в которой их полк стоял, а сам на несколько времени остался у нас. В один день мужа моего не было дома, и я сидела одна в своей комнате и в самых горьких размышлениях о моей скорбной жизни, молила Иисуса, Господа моего, чтоб он подал мне силы и крепость к перенесению всего того, что еще мне предстоит. Вдруг отворяются двери и входит его племянник и, увидя меня в слезах, сказал:
— Долго ли вам, милая тетушка, плакать? Будьте веселы; я знаю вашу жизнь и ваше терпение. Пусть он вас не любит, — есть такие люди, которые вас обожают и лучше умеют ценить, но вы не примечаете или не хотите примечать. Вам только стоит сказать слово, то все будет исполнено!
Я никак не могла понять, что он хочет сказать, и просила его, чтоб он яснее говорил. Он начал прямо изъясняться в своей страсти. Я горько заплакала и сказала:
— Господи мой и Боже! Все на меня восстали, — защити меня! Могла ли я ожидать такого бесчестного предложения — и от кого — от того, который видит мое поведение и знает, сколь мне дорога чистота души моей? Почему вы вздумали и осмелились мне сказать, что муж мой меня не любит? Кто вам это сказал? Ежели вы скажете, что из обхождения его со мной это приметили, то вы солжете: его со мной обхождение самое лучшее, которого по наружности больше я и требовать не могу, а во внутренности вы видеть не можете. Но ежели бы и справедлива была ваша догадка, то вам бы осталось только жалеть мня, а не делать мне мерзких предложениев, которые меня чрезвычайно огорчают, а вас делают в глазах моих самым подлым и презрительным человеком, и вы не заслуживаете, чтоб я с вами могла больше говорить. Для меня низко быть с таким человеком, каков ты! Прошу вас мой дом оставить навсегда и сегодня же, а ежели вы не сделаете сего, я объявлю мужу и буду жаловаться на вас губернатору, который как мне отец, то он за дочь свою вступится!
И я насилу могла говорить; рыдания меня задушали, и хотела выйти, но он упал к ногам моим, испрашивая прощения, и сказал: