В Бидермане не было и тени тех буйных, страстных и беспутных наклонностей соседа. Умный, образованный, он был всегд корректен, любил удобства жизни, был благоразумен и предусмотрителен (молодой Турбин). Среди диких гор — точно оазис, настоящий культурный уголок. Дом, обставленный просто и уютно. Отличная библиотека книг и нот. В зале прекрасный рояль Бехштейна. Вокруг дома
В течение дня Бидерман не раз выражал сожаление, что он должен вечером поехать в Ялту, чтобы сопровождать небольшую кавалькаду на Чатыр — Даг. Слово за слово, и оказалось, что представляется прекрасная поездка верхом. Крейн — лихой наездник, загорелся желанием ехать, а я хотя не очень решительно, но тоже согласился. Прямо из “Хасты” телефонировали в Ялту относительно лошадей, и на др[угое] утро мы верхом отправились на Чатыр — Даг. Надо быть поэтом, чтобы передать все виденные
Не скажу, что вся сила переживаемых впечатлений лежала в красотах южного берега. Многое я видел раньше, но никогда острота переживаний не достигала такой силы. Причина отчасти была во мне, в кот[ором] происходило своего рода “освободительное движение”. Приехав прямо из Гурзуфа [на] подмосковную дачу, я не менее восторгался и наслаждался небольшим лугом ромашек перед домом, которые утром молились на восток, в полдень гордо смотрели в небо, а к вечеру снова кланялись западу под влиянием солнца. Это производило трогательное впечатление. Мы жили уединенно, без всякого соседства, и никогда не скучали. Я не раз задумывался над тем, откуда у нас, выросших в городе, такая ненасытная любовь к природе. Я упоминал уже о политических движениях 2‑й половины [1]904 г[ода] в связи с вечером “Общества просвещения”[303]. Тот якобы покой и порядок, какими обычно шла наша концертная деятельность, нарушились, и не только по политическим причинам. Какой — то протест вырастал изнутри против “привычного”. Необходимо было внести что — то новое, свежее, если не в самой программе, которая преследовала исторический] порядок, то по крайней мере добиваться еще больших результатов от исполнения. В этом сказалось влияние (с одной стороны, лекций, а с др[угой], анализа, о кот[ором] я упоминал). “Художник не должен быть стар. Много нужно для иск[усства], но главное — огонь!” — говорит Толстой в рассказе “Альберт”[304]. В искусстве], как во всякой борьбе, есть герои, стремящиеся преодолеть всякие соблазны, и есть обыкновенные […].
Вспоминается мне случай, имевший место год перед этим. Как известно 11 /III 1881 г[ода] в Париже скончался Николай] Рубинштейн, любимец Москвы, директор Московской] консерватории] и друг Чайковского. Незадолго перед этим на вопрос в письме М-ше ф[он] Мекк, “почему он, Чайковский, не пишет “трио”, композитор ответил, что звучность ф[орте] — п[иано] со струнными ему кажется неподходящей и что вряд ли он когда — нибудь сочинит трио [305]. Но вот умер друг, Николай] Рубинштейн], первоклассный пианист — виртуоз, и это побудило Чайк[овского] создать свое знаменитое трио — “Памяти великого пианиста”[306].
304
“Альберт” (1857). Фраза произносится музыкантом Альбертом (см.: Толстой Л. Н. Соч. в 3‑х томах. Т. З, книгоиздательство “Слово”, 1921. С.253).