Будто не Зельбигер, а Бабушка моя пошутила…
Весь этот спектакль на тему о дате начала войны я воспринял тогда как забавный треп истосковавшихся по работе мысли веселых людей, замурованных в каземате Бутырок. Поэтому происшедшее 22 июня 1941 года ударило меня наотмашь, потрясло. И отбросило на пять месяцев назад, в камеру №19, где в январе того же самого года оказался я свидетелем… рутинной работы специалистов своего дела. Подмятые Рябым военная и политическая разведки советской державы пятнадцать лет внедрялись в стратегические структуры потенциального противника. Потратили на это колоссальные средства. Потеряли свои кадры. И сумели–таки за считаные дни и даже часы до начала превентивного немецкого удара установить его дату…
А там, в камере, горстка людей, лишенная не только какой бы то ни было информации о происходивших в мире событиях, просто о жизни за стенами тюрьмы, но пищи человеческой и сна лишенная на переполненных нарах, по очень вольному пересказу моему газетных статей и радиорепортажей (не отличавшихся точностью отражаемых ими событий) определяет злосчастную дату за пять месяцев до начала войны…
Объединяет этот «единый результат» его невостребованность.
— Как дело–то поворачивается?.. Всего можно было ожидать, но такого?! Не–ет! Я тоже не верю. Но… С другой стороны… Теперь только начинаешь кое–чего соображать.
Это комкор Поливанов.
— По–нашему, по–российскому — когда гром грянул, — снова заговорил Владимир Иосифович Никулин. — Удобно устроились — в игры общие играли, да что там: сообща играли в общие штабные игры, академическими познаниями и практическим опытом обменивались. Приобщали в подопечных нам училищах — и вам, вам, коллеги, подопечных! — боевому уму–разуму молодых коллег нацистских из Вермахта. Готовили ускоренно на своих полигонах новую смену победоносного офицерского корпуса Гитлера…
— Язык бы попридержал, Володя! Какого корпуса? Какого корпуса?
— Гитлеровского офицерского, Семен! Гитлеровского офицерского! И не нужно предупреждений. Отпредупреждались! Больше «положенных» восьми граммов мне, Сеня, не светит. Меньше — тоже. Поэтому, Сенечка, хотя напоследок будем людьми. Ты вот — танкист, Семен Львович. Не танкистов–викингов натаскивал ты на своих полигонах вокруг Тулы, у Рязани, в Борисове в Белоруссии? Ты, Сеня. Ты… Или, вот, у Сержа спросите… Серж! Сергей Владимирович, голубчик, ты или не ты организовывал полеты немцев под Минском и под Барановичами? Я уж тебя об Оренбурге не спрашиваю — не твоя зона. Около всех этих училищ одни немцы теперь родятся и растут! Папаши их были отборными арийцами. Породу не портили… А что вокруг этих училищ вся территория на сотни километров снята и закартирована по высшему классу — ты об этом не знал? А я там не раз и не два бывал. Все своими глазами видел. И осведомлен был по службе. Или вот… Жаль, нет среди нас подводников. Они бы еще не такое порассказали про свои художества. В смысле успехов в боевой и политической маринистов гитлеровских для будущих их викторий. Над дураками. И все — «чтобы на плечах немцев ворваться в Европу»! Бред.
Все эти пикантные обстоятельства, подкрепленные не забытым мною рассказом лубянского «экономиста от писем» о семинарах для изучающих ГУЛАГовскую технологию эсэсовцах, как, оказалось, были хорошо, из первых рук, знакомы всем моим военным соседям по камере. И теперь, «в свете» свалившейся на них действительности (или пока информации из большого мира), позволили — каждому — по возможности трезво оценить собственную их роль в подготовке нежданно надвинувшихся грозных событий. Роль, на поверку, оказывалась подлой. События же оборачивались возмездием… Может быть, они и прежде понимали, что делали? Может быть, с самого начала верно оценивали значение того, что их заставляли делать? Возможно… Но, люди военные, они лишь «выполняли приказы». И, «тонко» обманывая традиционных союзников, и, традиционно, свой народ, тайно, в обход Версаля, готовили на своей территории и за свои кровные запрещенные этим договором военно–морские, военно–воздушные и танковые армии гитлеровской Германии для будущей войны…