12. Абилин
…Время в Абилине делилось между сном, дальними и ближними прогулками и восхитительными гостеваниями на фермах бесчисленных родичей. Считалось, что Фанни остановилась у деда Борга. Он старейшиной был меж дедовых братов. Действительно, в доме Борга и бабушки Питернеллы Стаси Фанни отдыхала от навалившихся на неё впечатлений. Бабушка Питернелла, женщина строгая, с любопытными не церемонилась. А они прорывались именно к мисс Фанни — Героине той самой, много шума наделавшей войны. Именно в доме Борга и Питернеллы вспомнила она о своём крестьянском младенчестве да и начало детства в эстляндской колонии. Потому не спрашивая никого вставала прежде первых петухов. Шла в ближний хлев (здесь это коровник). Обмывала племенным коровам вымя. И доила их руками, а не входящими прочно в обиход электрическими доилками. Доила до судорог в иструженных у операционных столов руках, наслаждаясь неизъяснимо родным, с малолетства, шуршанием молочных струй, бивших звонко и радостно, сперва о свободное дно подойника, а потом с шумом мельничного водопада в кипень жизнетворной массы тёплого — парного — молока…
Полные легкие вдыхала запах, впитывая его живительную силу…
А закончив дойку наливала себе в глиняную кружку горячую сладкую тяжесть…
Ещё она кормила гуляющих во дворе птиц. На ближней конюшне оттирала, сперва соломой (как когда то делал это отец) потом ветошью, наконец, щёткою отдающую мускусом и подрагивавшую под жестким волосом нежную шерстку жеребят… Она находила себе дело. В крестьянском хозяйстве работа сама ищет работника.
…На ходу лёгкий завтрак…
…Подъезжает на паре гнедых кривоватенький великан дед Якоб. Он издали ещё поглядывает на занятия Фанни. Одобряет молча. В крестьянской терминологии нет оценки о работе: хорошо — плохо. Есть — сделанная работа. Есть мерило труда — не забыла, девка, дела!
Потом подзывает её. Приглашает пройтись. И уже на своей ферме подводит к загордке у конюшен. Открывает калитку. Пропускает Стаси Фанни на манеж к тренировочному кругу, где уже водили лошадей.
— Видала, кони какие?! У Борга кони… не то, что б не те! Они у него — другие — для форсу. Англичане. Или арабы…Если только в коляску заложить и в скачку, в бег на пари! А что б тяжесть какую нужную — не–ет! Тяжесть — не могут. Не должны. Не та стать — порода не та!
…И запрягает не торопясь в широченный, на дутых шинах, грузовой полок пару огромных Фландрских першеронов. В лучах утреннего солнца казались они медно–красными. Со словно вылинявшими — в золото — мощными гривами. С неохватными шелковистыми крупами… Такие кони на родине их ещё с начала средних веков незаменимы были для рыцарских турниров и крестовых походов — легко они несли на себе кроме собственного стального панциря и тяжеленного боевого седла с высоченной лукою, ещё и самого всадника в полном вооружении. Галопом с места скача и преодолевая не одно лье с грузом в четыреста фунтов… А для перевозки тяжелых грузов единственные…
…Выхоленные красавцы могучего сложения с завязанными в тугие узлы белыми хвостами солидно потряхивают головами. Аккуратно покусывают полированный их губами торец дышла. Аккуратно, не дыша будто, берут из рук Стаси Фанни сладкие хлебные, с солью, корочки… И благодарят поклоном симпатичнейших морд, прикрытых соломенными шляпами. И плавным движением — или прядением — продетых сквозь фигурные поля мохнатых ушей…
Дед Якоб швыряет на передок платформы пару брикетов прессованного сена. Сажает на них Фанни. Садится рядом… И они до полдника торжественно объезжают поля — разноцветную, великим мастером в пространстве мироздания прочерченную Гравюру Жизни…
Если под солнцем имеется СЧАСТЬЕ — ВОТ ОНО!
…И вдруг:
— А ведь царь твой, Александр Второй, дурак!….
Как есть дурак! Столкнул нас указом своим с российской земли. Кто теперь такие пшеницы ему изростит? Или, к примеру, коней таких? Никто! Значит, дурак он.
— Его уже давно нет, дедушка Якоб. Его ещё в 1881 году убили террористы… Наверно, не он один виноват, что чиновники, правительство своим указом сделали вашу жизнь в России невозможной? А царь он был нормальный. Не лучше, но уж — точно — не хуже других. Ведь это он в 1861 году освободил крестьян от рабства. Мирно, причём. Не как у вас — войной Севера с Югом…
— Не! Не освободил он мужика, — не соглашался дед Борг. Нет! Он мужика согнал с земли! Как потом нас. Одна рука!