Меня всегда интересовала судьба оставшихся после 1918 года в России моими Адлербергами? И с теми, кто сохранился после первой мировой и Гражданской войн, где полегло Бог знает сколько моих родных, с началом царствования Александра III отдавших предпочтение военному поприщу, как оказалось, в совершенно мирное царствование. Только дядя мамы Николай Николаевич был дипломатом. В 1916 вернулся отозванным. Но в Петрограде, сошедшем с ума на, скорей всего, «немецкой почве» отношения к нему никак не имевшей, ко двору не пришелся. Сел за воспоминания. После переворота 1917 был неожиданно разыскан Чичериным и Троцким. И был приглашен ими в члены коллегии большевистского МИДа. Но теперь они ему сами не пришлись. Он сразу попал на крючок КГБ.
Скрываясь от них в дальних уголках России, он в конце 1923 года окончательно вернулся на Волынь, где обретались мама с бабушкой Марфой, Мартыном Николаевичем и Надеждой Николаевной, мачехой его, чтобы помочь беспомощным женщинам. Жили они под Старой Гутою за Кременцом в имении князя Трубецкого «Лески». Сам Алексей Владимирович Трубецкой, уехав за год до возвращения Николая Николаевича, за границу, оставил им дом со службами и садом. Предупредил — хозяйничайте!
Приехав к ним, Николай Николаевич, сходу, увез их в Старую Гуту к своему другу Рихарду Бауэру. Записался его родственником. И занялся тем, что умел и любил делать — выездкой лошадей на местном конном заводе. В 63 года он оказался молодцом!
Только время было жестокое. По. Украине прокатилась волна чудовищных по какой–то темной библейской ритуальной жестокости массовых сожжений живьем(!) меннонитов — немцев и голландцев. Тогда у нас, на Волыни только, погибло их в огне около шестидесяти тысяч… Детей, в основном — их в меннонитских семьях, как у евангелистов, полным полно было! А молодежь и семейные — эти давно мобилизованы были на разные «общественные» мероприятия. Мама была свидетельницей зверских убийств стариков–колонистов, которых для того люди из местечек пригоняли около двух лет к нам в Гутенские леса… Когда мама выросла в 17–и летнюю красавицу, — да еще и адлерберговской породы и стати, — ее «заметил» старший сын Нойборнского колониста Юлиуса Рейнгартовича Кринке — Отто. Познакомился с бабушкой и бабой Надей. Начал приглашать их концерты музыки — там замечательные народные оркестры и солисты были, выступавшие даже в Вене и Мюнхене!
…Ну, Отто ходил–ходил… Ждал–ждал… Мама–то моя будущая была совсем девочкой.
Настоящая, живая жизнь вошла в нищенское житьишко девушки. Папа был на седьмом небе: такую красавицу засватать! Окончил с отличием Сельскохозяйственную Академию. Стал «ученым агрономом». И превратился не просто в наследника своего отца, а в главного помощника его и управляющего большим крестьянским хозяйством с конным заводом.
Пошла захватившая его целиком работа, в которой мама была первой ему помощницею: «Королевской выездке» учили ее в том же Смольном. А теперь, здесь, — учителем, ментором, — не стареющий родной Николай Николаевич. Начались бесконечной чередою конные соревнования и выставки, где Отто представлял и выводил на треки ипподромов новые породы рабочих и кавалерийских лошадей, выведенных и воспитанных отцом его Юлиусом уже не без его участия. Посыпались щедро и призы на республиканских и союзных соревнованиях в Черняховске и Житомире. А по огромному и обихоженному мамой и бабками дому бегали уже и шкодили четверо мальчишек–погодков… Братьев моих старшеньких…Счастье пришло!
Но вот этого вот советская власть перенести никак не могла. Ей требовался повальный голод. И вселенский мор. Чтобы за хлебную корку заставить голодных людей перегрызать глотки друг другу. И она приступила к окончательному изведению станового хребта России — работящего мужика–производителя. 29 января 1929 года явилась она и в дом деда и папы.….
Подробности?… К чему они? Было все как у всех других десятков миллионов. На глазах семьи застрелили деда Юлиуса Рейнгардтовича, четырех его взрослых сыновей и кинувшуюся к ним бабушку. До нитки обобрали. Содрали одежду и, — как блатные на зонах обобранным ими «мужикам», — кинули им прикрыться ошмотья — «сменку». Связав мужчин (с 10 лет), отвезли подводами к железной дороге. Набили битком в разбитые телячьи вагоны. И через белорусский Мозырь погнали в Сибирь. Было всех в эшелоне с началом пути 2086 душ.
Моих родных везли до города на Енисее 26 месяцев. Сначала эшелон дошел до Урала. На Урале началось! Останавливали эшелон у первого попавшегося «приличного» городка. Мужчин — от 12 до 65 лет — выгоняли на работы. Этап–то был из трудяг! Все, от подростков, умели уже плотничать, столярничать, слесарить, класть кирпич и бетон. Работающим давали «суп» — воду с травой. И после смены — ломоть брюквы и 200 граммов хлеба. Говорили им: «в стране голод — ваша кулацкая работа! И вам бы не харчи, а пулю!». Запертым в вагонах старикам, больным и детям хлеба давали совсем тоненький ломтик. И работающие относили им свои «пол супа». Это было преднамеренное убийство, организованный голодомор! И люди в эшелоне быстро умирали.