Подлинные документы одиннадцатого века…
С тех незапамятных времен, неузнаваемо изменился мир, родились, прошли свои пути по земле и исчезли бесследно тысячи поколений…
Нет и Большого Храма, где в Пинкосе всплыло имя древнего рода Додаи: с четырнадцатого века выломано сердце Его, выдран Дух Его, само место названо новым именем — Вилла Нуэва, и Севилья с тех пор знает церковь Святого Варфаломея… Но сами Додаи живы. Живы живыми потомками своими, — нами, помнящими их — вот истинная цена прозорливости предков и мера торжества их, бессмертных… Ибо, если помнят их, значит, они живут. Такова правда бессмертия.
В год Севильской Резни — 1391–м — здесь жили и оставили по себе память, до нас дошедшую, семьи братьев Иом Тоб Цаглон Додаи ди Виейра и Генкес ибн Яхья Додаи ди Виейра, жена которого, Рашель, была из рода Сапортас из Монсона, «…состоявших в свойстве с Арагонской королевской фамилией…», — подлинная запись в Пинкосе, который хранится теперь навечно в архиве семьи.
В тот трагический год они бежали в Португалию и поселились там в Каштелу—Бранку, где предки их когда–то занимались врачеванием. Тогда, прежде, они попали в Каштелу—Бранку из маленького городка на Севере Португалии — Виейра, имя которого навсегда осталось за семьей…
Позднее они перебрались в Лисбоа — будущий Лиссабон, откуда и вернулись в Испанию. Бесконечные петли скитаний. Они поселились в Толедо. Я, конечно, не мог, не успел бы услышать переводы документов Додаи этого времени, перешедшие юноше Берни от деда и собранные им самим. Но почему–то Бернгард особенно отличал этот старинный испанский город — Толедо. Он всегда был на языке Брата, когда речь заходила об Испании. Толедо… Один из членов этой двуединой династии моих предков, Рафаэль Авигдор был профессором математики. Архив Берни хранит подлинные лекции его и сочинение по теории геодезии с гравюрами пятнадцатого века.
Мир тесен, воистину: пройдут столетия, в другом конце Европы 17–го века, в занятой поляками Вильне встретятся двое… И найдут, что они среди предков своих числят Рафаэля Авигдор'а… Но, это позднее.
Додаи в этот Португало — Испанский период их пути ковали оружие и выделывали алмазы. Но они никогда не отходили от своего главного дела — медицины. Из семейного клана Додаи вышли поколения врачей, практиковавших в Испании, Португалии, в Северной Африке…
После оглашения королевского указа 1492–го года об изгнании целого народа из Испании семья Джошуа ибн Додаи ди Виейра перебралась в Голландию. Событие это, путь семьи на Север описаны в поэме Иеремии, сына Джошуа, над которой работал он более сорока лет. Поэма прекрасно сохранилась, — рукописная книга в две с лишним тысячи страниц с заставочными и текстовыми рисунками её автора на полях, выполненными тушью — пером и кистью. Ювелиры семьи одели рукопись в грубую кожу и выложили сердоликом тончайшее кружево тисненого шрифта и имя мастеров — писателя Иеремии, переплетчика Иосифа, ювелира Ноя…Центр Карнеги в 1916–м году, где среди прочих редкостных рукописей был выставлен фолиант Иеремии и его братьев, предложил, в преддверии аукциона 70 тысяч долларов потомку мастеров новоэмигранту Цалэ Хенкену… Искушение?! Но он, только что уцепившийся за берег обетованной земли, еще не успевший встать на ноги, не знающий языка, задавленный заботами о младших детях–подростках и страхом за старших, воюющих в далекой теперь Европе, — он с возмущением отклонил предложение знаменитого Мемориала. Об этом мне рассказали дядя Сэм и муж покойной Целии — Сэм Бояр. (Боярский). А я, гордясь моими родичами, подумал вдруг: — а много ли заступников было у бесценных рукописей Русского Севера, когда почуявшие наживу колонны моторизованных спекулянтов — интеллигентов из Москвы, Ленинграда, — из культурных центров русских ринулись по забытым людьми и Богом окраинам архангельского, владимирского, костромского «нечерноземья» «по иконы», за культовыми «сувенирами», которым цены нет, за рукописными шедеврами безымянных летописцев и легендарных аввакумов, на коих стремительный иноземный спрос навел откровенный грабеж, мор и разорение…
И так, семья Джошуа ибн Додаи в Голландии. Иеремия, сын его, избирается хахамом — мудрецом общины беглецов. Но он весь в Испании, весь в мечтах о возвращении на родину, которая забыла о своих «сынах», отторгнув их. Извечная, без начала и конца трагедия: дети помнят и обожествляют мать, а она и думать забыла о их существовании…