Сдавая этот указ для исполнения, Меншиков велел приписать к нему слова: «Дивиеру при ссылке учинить наказание, бить кнутом».
10. Источник: см. п.3 /стр. 16/. Продолжение.
«…Не можно винить умирающую женщину в предательстве Меншикову петрова орла„ которая одна на смертном одре своем без понятия подписала своим августейшим именем приговор действительному охранителю дела петрова…»
11. Источник: см. п.2 /стр. 23/. Продолжение.
«…25–го мая 1727–го года приговор был приведен в исполнение. /Вот та «казнь», — а в русской интерпретации того времени слово это могло означать и кнут и смерть…, — о которой рассказал Иегуда брату своему Бениамину, перебравшись в Мстиславль в 1727–м году, и которая для моих предков и для братьев и сестер моих в Америке закрыла биографию Антония ди: Виейра. А биография, тем временем, продолжалась, но уже далеко от Санкт Петербурга, в котором так блистательно началась за 30 лет до того… Это мое примечание./
По словам очевидца, несчастного Дивиера, еще не оправившегося от пыток, наказывали с таким рассчитанным зверством, что каждый удар на спине ложился один к другому, и не осталось ни одного места, не тронутого кнутом. Меншиков не пощадил и свою сестру. Ей было велено ехать на жительство, с четырьмя малолетними детьми, в деревню. Пожалованная Петром Великим Дивиеру за службу, в Ямбургском уезде, деревня Зигорица, была отобрана и подарена штаб–лекарю Ягану Шульцу. Ненависть Меншикова к Дивиеру и Скорнякову—Писареву, с которым у него были также старинные счеты, не удовлетворилась понесенными ими унижением и позором. Со свойственной ему жестокостью, он придумал для них новую пытку, назначив местом ссылки обоих Жиганское Зимовье в Якутской области на пустынном берегу Лены, в 9000 верстах от Петербурга и 800 от Якутска. В этом безлюдном месте, куда только изредка наезжали подъячий и переводчик для сбора ясака с окрестных якут и тунгусов, ссыльные были совершенно отрезаны от всего мира, нуждались во всем необходимом, по целым месяцам были вынуждены питаться одним хлебом и рыбой, и даже редко могли видеться друг с другом, потому что сторожившему их караулу было строго приказано не допускать общения их с кем бы то ни было.
Падение Меншикова, царствование Петра II-го и воцарение Анны Иоанновны прошли для них бесследно. Неизвестно почему Анна Иоанновна и Бирон не захотели облегчить участи Дивиера. Может быть у него были какие–нибудь неприятные столкновения с ними во время посылки его в Курляндию, или, зная его за преданного слугу семьи Петра Великого, они боялись, что, вернувшись в Петербург, он явится деятельным сторонником устраненной от престола и любимой народом цесаревны Елизаветы.
Счастье улыбнулось Скорнякову—Писареву ранее Дивиера. По окончании первой экспедиции капитан–командора Беринга в Камчатку, правительство нашло необходимым учредить в Охотском порте особое управление и устроить при устьи реки Охоты порт. Дельных администраторов в Сибири не было и Беринг указал на Скорнякова—Писарева, как на человека подходящего и способного, тем более, что, находясь при постройке Ладожского канала он хорошо изучил инженерное и водяное искусство.
23–го апреля 1737–го года Скорняков—Писарев был назначен командиром в Охотск, причем, ему назначено 300 рублей жалования в год и поручено, главным образом, заселить Охотск, завести там верфь, устроить пристань, построить суда и приложить старание о развитии там хлебопашества. Скорняков—Писарев был действительно человек очень способный и умный, но, вместе с тем, вздорный, неуживчивый, без всяких нравственных правил, не чистый на руку. Вскоре по прибытии в Охотск у него начались пререкания с Берингом и капитаном Шпанбергом, возникли недоразумения с подчиненными, посыпались жалобы и доносы. Он предавался пьянству и разврату, брал взятки, не выдавал служащим жалования, был жесток до зверства, и т. д. Слухи о бесчинствах Писарева дошли наконец до императрицы и 13–го апреля 1739–го года последовал указ: «…На место в Охотске командира Григория Скорнякова—Писарева определить из ссылочных Антона Дивиера, а жалования давать по тому же, как определено Скорнякову—Писареву…»
Отправляя Дивиера в Охотск, сибирский приказ предписал ему: «…по прибытии в Охотск, сменить Писарева, и поступать во всем по его инструкции. А Писарева, по смене, держать под арестом, а о доносах Беринга, Шпанберга, и его, Писарева, друг на друга, исследовать накрепко…»
Когда именно приехал Дивиер в Охотск, неизвестно, но первое донесение его оттуда было послано в ноябре 1740–го года. Он нашел Охотск, порт, команду в самом бедственном положении: «…люди претерпевали голод, малым пропитанием едва дни живота своего препровождали». С обычной своей энергией и добросовестностью Дивиер принялся за устранение беспорядков и злоупотреблений и приведение в порядок вверенного ему дела. Он употребил все средства порта на постройку необходимых зданий и судов, снарядил Беринга всем нужным для его второй экспедиции и даже завел школу, которая впоследствии послужила основанием штурманскому училищу сибирской флотилии. Арестовав по вступлении своем в должность Писарева, он описал его имущество, продал часть с аукционного торга и вырученные деньги употребил на удовлетворение команды жалованием, которого она не получала несколько лет.