Всех гостей папеньки, кроме моих старых знакомых: Греча, Гнедича, Лобанова и Булгарина, я, конечно, не помню, но по рассказам знаю, что у нас часто бывали: Бестужев, Рылеев, Верстовский, Лонгинов, князь Одоевский, Яков Иванович Ростовцев[72], тогда еще молодой офицерик и страшный заика, которого маменька учила говорить не заикаясь, вкладывая ему камушки в рот. Своих родных папенька приглашать не любил даже тогда, когда они к нему напрашивались сами.
— Что это, Теодор, ты меня никогда к себе не зовешь? Говорят, у вас бывает так весело!.. — сказала раз папеньке двоюродная сестра его, графиня Аграфена Федоровна Закревская[73].
— Да оттого, Груша, — отвечал он ей, — что у тебя со мной и моей женой нет ничего общего, и тебе будет у нас скучно!
Она все-таки навязалась и приехала к нам на вечер, но вести себя, как бы следовало, не сумела…
— Ma cousine[74], что у вас сегодня было за обедом? — вдруг ни с того ни с сего спросила она у маменьки.
Маменька сконфузилась и назвала ей три кушанья, из которых последнее было — квасной кисель. Графиня Аграфена Федоровна с удивлением опять спросила:
— Что это такое квасной кисель? Я никогда его не ела, это вкусно? Дайте мне немножко его попробовать!..
Принесли тарелку киселя в гостиную и поставили перед ней на греческий столик; и она при всех наших гостях, разряженная в пух и прах, в пунцовом берете с перьями, начала одна уплетать кисель за обе щеки, приговаривая: «Mais s’est très bon»[75]. Проглотила всю тарелку, потом попросила квасу, попила, сказала несколько раз маменьке: «Хи… хи… хи… ma cousine!.. ха… ха… ха!.. ma cousine!..» и уехала. Графиня Закревская с женщинами говорить не умела. Вообще ее нашествие к нам было очень похоже на то, как дамы-благотворительницы пробуют у нищих щи…
Графиня Аграфена Федоровна была дочь родного дяди и крестного отца папеньки, графа Федора Андреевича Толстого[76], очень богатого человека, потому что он был женат на раскольнице, дочери московского откупщика Дурасова. Дедушка Федор Андреевич слыл в то время антикварием и большим любителем древностей, хотя сам в них мало имел понятия и всегда, делая новые приобретения, прежде советовался с папенькой и имел большую веру в знания своего крестника.
И надо сказать, что этот дядя был всегда добр к папеньке и никогда, даже во время невзгод, не покидал его. А после, когда папеньке, как говорят по-русски, вдруг повезло, Федор Андреевич первый возрадовался и начал гордиться своим крестником. Папенька, часто навещал старичка, но я что-то не помню, чтобы этот дедушка сам приезжал к нам в «розовый дом», но все-таки он помнил о нас, присылал к праздникам маменьке хорошие подарки, нам, детям, сестре Лизаньке и мне, прелестные игрушки. В то время он представлялся моему воображению скорее благодетельным волшебником, чем дедушкой. После я видала его и тетушку Аграфену Федоровну чуть не каждый день, сделалась их любимицей и баловницей, но все-таки не могу, сказать, чтобы чувствовала к нему такую же привязанность, как к дедушке Петру Андреевичу. Да, этот дедушка был сама доброта и ласка!.. Какая жалость, что мне не удалось с ним пожить, когда я стала побольше и могла бы оценить его вполне!
По рассказам о нем, дедушка был редкий человек и настоящий барин. Несмотря на то, что он не был богат, он всегда, по силе возможности, делал добрые дела, не гордился, принимал людей не «по платью». Забыть свои собственные нужды и успокоить ближнего было для него счастьем. С людьми своими обращался с такою добротою, что ни один крепостной человек от него на волю уйти не хотел. Но, вместе с тем, Петр Андреевич, такой милостивый к бедным и меньшей братии, богатому — будь то хоть брат родной — на ногу себе наступить не давал. Примером тому может служить маленькая стычка между ним и его меньшим братом, графом Федором Андреевичем, тем самым, о котором я только что говорила. Граф после отставки своей не имел средств держать собственный экипаж, на гитарах[77] ездить не любил, а потому усвоил привычку много ходить. Для него обойти пешком все острова и вернуться домой ничего не составляло. Вот раз как-то, тоже по образу пешего хождения, дедушка отправился на Аптекарский остров к меньшому своему брату Федору Андреевичу. Тот, сидя на своей великолепной террасе, еще издали признал его и с завистью глядел на крепкую, бодрую походку старика. Едва успели братья поздороваться, как Федор Андреевич сказал:
72
Бестужев (Марлинский) Александр Александрович (1797–1837) — писатель, декабрист. Рылеев Кондратий Федорович (1795–1826) — поэт-декабрист, один из лидеров Северного общества; казнен. Береговский Алексей Николаевич (1799–1862) — композитор. Лонгинов Николай Михайлович (1775–1853) — секретарь императрицы Елизаветы Алексеевны. Одоевский Александр Иванович (1802–1839) — поэт, декабрист. Ростовцев Яков Иванович (1803–1860) — офицер, литератор. Член Северного общества, 12 декабря 1825 г. донес в письме Николаю I о готовящемся восстании. Впоследствии видный деятель по подготовке Крестьянской реформы 1861 г., с 1858 по 1861 г. — председатель Главного комитета по крестьянскому вопросу.
73
Закревская Аграфена Федоровна (урожд. Толстая; 1799.—1879) — двоюродная сестра Ф. П. Толстого. Предмет увлечения и адресат лирики Баратынского, Вяземского, Пушкина.
76
О своем дяде и крестном Ф. А. Толстом (1758–1849) Ф. П. Толстой вспоминал: он «…был чрезвычайно скуп всегда, где дело шло о том, чтобы пособить бедному и избавить его в крайности от совершенной погибели. Для себя, на свои сообразные с его умом прихоти, он был вовсе не скуп. Дом он имел чрезвычайно богато убранный, наполненный мрамором, бронзою и фарфором. Но между этим богатством еще заметнее бросались в глаза вздорные безделушки и вещицы, втертые ему в руки под видом древности плутами и иностранными аферистами, для которых подобные господа сущий клад… Из тщеславия граф Федор Андреевич Толстой не жалел ничего на обеды и балы, которые действительно были лучшими в Москве, чему не препятствовала и жена. Зато за вседневным ее обедом совершенно нечего было есть. У ней я в первый раз увидел, как за обедом, вместо жаркого, подавали жаренные в масле соленые огурцы» (