— Дурак ты, граф Петр Андреевич, чистый дурак!..
— За что ты ругаешься? — спросил удивленный граф. — Ведь тут все цело!..
— Знаю, знаю, батюшка, что у тебя все цело… Да вот оттого-то, что все цело, ты и дурак! набитый дурак! Огня-то, братец ты мой, мы считать бы не стали, что-нибудь, наконец, да могло бы сгореть… Жаль мне тебя, братец, жаль! Будешь ты беден всю свою жизнь.
В 1796 году скончалась императрица Екатерина Алексеевна, а с нею закатилась и счастливая служебная звезда графа Петра Андреевича. В первые же дни воцарения императора Павла I дед был отставлен от службы. Причина этой немилости, предполагают, была следующая.
Павел Петрович, будучи еще наследником (нуждаясь, вероятно, в деньгах), прислал однажды к деду моему нарочного с просьбою одолжить его высочеству заимообразно из кассы комиссариата известную сумму денег, на что граф, хоть и предчувствовал свою будущую участь, но, по строгому в то время запрету императрицы Екатерины, принужден был отказать. Подучив отрицательный ответ, великий князь очень разгневался и сейчас же послал своего нарочного обратно к графу с таким приказанием:
— Поезжай и скажи ему, чтоб он это помнил!..
Дед мой в молодые годы женился на бедной девушке Елизавете Егоровне Барбот. Бабушка моя была немка родом, умная женщина, прекрасная мать и большая рукодельница. И если бабушка не умела рисовать кистью, то она производила иголкой и шелком по полотну «а petits points»[19] такие пейзажи и цветы, что им дивиться надо. Это и я могу подтвердить, потому что работы ее сохранились у меня до сих пор. Сверх этого, бабушка, любя без памяти маленьких детей своих, за неимением средств покупать им часто игрушки, делала их сама; особенно хорошо выходили у нее кареты екатерининского времени: так хороши были эти кареты, что их даже приезжали смотреть как редкость. Знаменитый каретник того времени попросил тоже позволения видеть работу графини. Когда ему показали, он пришел в неописанный восторг и сказал:
— Графиня лучше меня делает экипажи.
Кажется, не было работы, которой бы не умела делать бабушка; она даже плела из соломы шляпы на манер итальянских. Все эти искусства она передала дочерям своим. Бабушка была художница в душе, и ее только влиянию надо приписать то диво, что в те времена в графской семье мог разбиться такой художник, как мой отец.
У бабушки и деда моего было семь человек детей: пять сыновей — Александр, Владимир, Константин, Федор (отец мой) и меньшой Петр, и две дочери — Вера и Надежда. О них я поговорю после, а теперь мне хочется поскорее перейти к моему отцу.
Отец мой родился в 1783 году, 10-го февраля, в С.-Петербурге. До сих пор я с особенною любовью смотрю на два первые окна от дома Юсупова в бельэтаже Комиссариата. Это была комната бабушки моей, родина моего дорогого отца! Как часто он рассказывал мне, что Екатерина II, катаясь в санях, почти всякий день проезжала мимо этих окон, кивала ему головой и рукой посылала поцелуи…
По особой ли милости или по обычаю того времени — не знаю, только отца моего при крещении уже записали сержантом в лейб-гвардии Преображенский полк. Никому в то время невдомек было, что этот младенец, с пеленок обреченный быть воином, родился художником в душе… Подрастая в родной семье, отец мой составлял исключение из детей и игрушками не играл; его игрушками были бумага, карандаш, краски, и он пачкал ими с утра до вечера… Сколько этих первых рисунков сохранилось у меня до сих пор![20] По ним тогда же можно было догадаться, что ребенок рожден художником, и без всяких мытарств следовало бы прямо отдать его в Академию художеств. Но тогда это было немыслимо. Отдать графского сына в Академию художеств было почти равносильно тому, как отдать его в мальчишки к сапожнику[21] или в науку к портняжке. Матрена Ефремовна, няня маленького графа, вся до мозга костей пропитанная знатностью и важностью господ своих, была очень недовольна страстью маленького графа к рисованию.
20
Часть сохранившихся рисунков Ф. П. Толстого, выполненных им в детстве, начиная с четырехлетнего возраста, находится в настоящее время в коллекции