В аптеке, слушая разговоры синьора Вердеккья с клиентами, я многое узнавал о личной жизни горожан и нередко такое, что мне не следовало знать совсем. А так как я не особенно был перегружен работой, то мог любопытствовать сколько угодно. Пожилые дамы засыпали меня немилосердными подробностями своих недугов и болезней своих родственников. Довольно скоро я стал хранителем множества любопытных сведений. В конце концов дошло до того, что люди стали казаться мне ходячими интригами и болезнями.
Тогда же я узнал поближе и круг интеллигентных людей. До сих пор я знал из них только маэстро Лаццарини, школьного учителя и священников из собора. Теперь же я сталкивался с подобными им каждый день. Это были два адвоката, врач, нотариус и муниципальный чиновник. Иногда заходили еще и другие лица. Но первые приходили в аптеку каждый день, и не как клиенты, а как друзья синьора Вердеккья, просто посидеть, поговорить. Мне казалось, что они чем-то похожи на заговорщиков, особенно, когда один за другим осторожно заглядывали в аптеку, окидывали все кругом быстрым взглядом и только затем потихоньку входили, и направлялись прямо во внутреннюю комнату, где синьор Вердеккья обычно готовил лекарства.
Конечно, тут и речи не могло быть ни о каких заговорах или тайных союзах. Это собирались люди, которым просто хотелось как-нибудь убить время. Синьор Вердеккья был очень образованным человеком, знал греческий и латинский языки и свободные часы проводил с томиком стихов. Он подписывался на разные журналы, которые в Реканати и не продавались даже, а приходили по почте из Рима и Милана. Это был добрый и славный человек, только у него была очень свирепая жена, и я подозреваю, что по вечерам он боялся возвращаться домой.
Когда в аптеку приходили его друзья, синьор Вердеккья предлагал им по рюмке анисового ликера или же они по очереди заказывали крепкий кофе, который я приносил им из ближайшей остерии. Они часами сидели перед пустыми рюмками или чашками, курили легкие сигареты и беседовали. Я в это время обслуживал клиентов и не прислушивался к их разговорам. Только иногда, когда они начинали громко спорить, я улавливал отдельные фразы. Во всяком случае, разговоры их были выше моего понимания. Но я уяснил себе, что быть культурным и образованным человеком — большое преимущество. А поскольку я сам им не был, то всегда удивлялся, о чем они могут говорить так долго и что можно обсуждать целыми вечерами. Тогда же узнал я и о существовании чего-то таинственного, что называется политикой и что с тех пор так и осталось для меня тайной навсегда.
В Америке меня часто спрашивали: «Что вы делали в аптеке? Какие лекарства вы готовили? Помните ли еще, как приготовить лимонад?» Всякий раз приходилось объяснять, что итальянская аптека, это совсем не то, что американская, что в ней не торгуют сэндвичами и мороженым. Хотя в аптеке синьора Вердеккья продавался шипучий лимонад...
На этой же улице, неподалеку от аптеки, находилась небольшая музыкальная школа, в которой был всего один учитель — маэстро Сильвано Баттелли. Он тоже заходил иногда по вечерам к синьору Вердеккья. Маэстро Баттелли знал обо мне, он слышал, как я пою в соборе. Однажды, когда маэстро сидел в аптеке, он спросил, не хочу ли я играть на саксофоне.
Я покраснел от смущения. Что такое саксофон? Я никогда не видел вблизи ни одного музыкального инструмента, кроме органа в соборе. Я часто бывал на концертах городского духового оркестра, но совершенно не мог отличить один инструмент от другого даже по названию. И, что еще хуже, я совсем не умел читать ноты. Так разве я смогу играть на саксофоне, как бы он ни выглядел?
— Не бойся, Беньямино, — сказал маэстро Баттелли. — Я научу тебя. У нас в оркестре не хватает саксофона. Хочешь помочь нам?
Вот так раз — хочу ли я помочь?! Я чувствовал, что меня переполняют и гордость, и благодарность.
Маэстро Баттелли сумел привить мне настоящую любовь к саксофону. Этот инструмент, казалось мне, был очень смешным и веселым и очаровательно контрастировал с органом, на котором я, можно сказать, был воспитан.
В оркестре я играл если и не очень хорошо, то во всяком случае, с увлечением. Наш репертуар почти целиком состоял из оперных арий и увертюр. Это было мое первое знакомство с оперной музыкой. Мы исполняли даже некоторые отрывки из опер, которые я в последствии знал наизусть, например, из «Африканки» Мейербера. В Италии, как известно, опера — элемент народной культуры. И я знал это. Однако до тех пор, пока я не стал играть в оркестре, я был знаком только с духовной музыкой и с популярными народными песнями. Все это явилось для меня началом нового пути.