Однако я проглотил слезы — как-никак я все же мужчина! — и попытался обменяться взглядом с отцом, которого увидел в одном из первых рядов. Он сидел совершенно равнодушный среди всего этого шума, волнения, аплодисментов и даже не смотрел в мою сторону. Я страшно огорчился. Потом выяснилось, что он просто-напросто не узнал меня в этой шляпке, с этими оборками и кружевами, и все время с нетерпением ждал моего появления.
После успеха этой арии публика встречала овацией каждый мой выход. Мне, конечно, было неловко, что на мою долю выпало так много аплодисментов — гораздо больше, чем следовало: ведь другие, по-моему, тоже очень хорошо пели, особенно баритон Армандо Сантолини и тенор — студент Манлио Урбани (он играл моего жениха).
Урбани был славный юноша; он слегка хромал. Я помню, он тогда очень нравился мне. Много, очень много лет спустя, когда я гастролировал в Южной Америке, я пел однажды в Буэнос-Айресе на одном благотворительном концерте, организованному местной итальянской газетой «Италия дель пополо». После концерта был устроен банкет, и за столом я оказался рядом с редактором газеты, который был также и председателем организационного комитета. Мы говорили об обычных в таких случаях вещах: об Италии, о музыке, об итальянской колонии в Буэнос-Айресе и т. п. Потом он стал спрашивать меня, как началась моя карьера, где я учился, где начал петь. Шутки ради, я рассказал ему о своем дебюте в Мачерате, об оперетте, поставленной студентами, о том, как переодевался девушкой. Вдруг мой собеседник как-то странно посмотрел на меня, и я прервал свой рассказ, решив, что допустил, видимо, какую-то ужасную бестактность. Но он разразился безудержным смехом. Он смеялся так, что чуть не падал со стула и не в силах был выговорить ни слова. Видно было, что он чему-то страшно рад.
— Моя Анджелика! — закричал он наконец, бросаясь мне на шею. Это был Манлио Урбани, мой старый жених.
Премьера «Бегства Анджелики» была настоящим триумфом. И все говорили, что главным образом благодаря моему участию. Тотчас же были раскуплены билеты на все остальные спектакли, и нам пришлось даже дать несколько дополнительных представлений, чтобы удовлетворить все запросы. Но затем я вернулся в Реканати и все потекло по-прежнему: саксофон, оркестр, органные мотеты Палестрины, собор, усы, нарисованные жженой пробкой, воскресные концерты в клубе прихода... Все было по-прежнему, и все- таки не совсем так, как раньше. Однажды голос мой уже заполнил целый театр, захватил и взволновал публику. И я почувствовал, что мог бы снова взволновать ее. Безусловно, я мог бы снова сделать это.
Прошло еще два года. Мне исполнилось семнадцать лет. В то лето я часто бывал в одной таверне в предместье Реканати, где в обвитой виноградом беседке можно было поиграть в деревянные шары. Там-то я и познакомился с неким Джованни Дзерри, поваром португальской духовной семинарии в Риме. Студенты этой семинарии обычно проводили лето у моря в порту Реканати. Сыграв две-три партии в шары, мы с Дзерри садились пропустить по стаканчику вина, и он начинал говорить о музыке. Он был родом из Романьи, а там, как известно, даже повара обожают музыку. Он много лет работал у знаменитого тенора Алессандро Бончи[8] и нахватался там всяких, очень путаных, сведений о постановке голоса. Он знал также кучу анекдотов и сплетен о разных оперных певцах, и ему явно доставляло удовольствие щеголять своими познаниями, да еще перед таким любознательным и восторженным слушателем, каким был я. Но под всей этой напускной бравадой и хвастовством скрывалась настоящая любовь к оперной музыке.
Услышав однажды в соборе, как я пою, он предсказал мне великое будущее, но при условии, что я уеду в Рим. И всякий раз потом, когда мы встречались, он не уставал повторять мне: «Тебе надо ехать в Рим!». А ведь именно это я уже давно мечтал услышать от кого-нибудь. Нет денег? Это не препятствие, — уверял он. Он займется мною... Он позаботится обо мне... Он найдет мне работу... Я стану чревовещателем в каком-нибудь мюзик-холле... Он знает одного статиста из театра «Олимпиа»...
— Между прочим, ведь у тебя брат в Риме?
Действительно, Катерво так хорошо сдал экзамены в Академию изящных искусств, что получил стипендию и теперь изучал там скульптуру.
8
Алессандро Бончи (1870—1940) — итал. певец (тенор) и педагог. В молодые годы часто выступал в России.