И шестидесятилетний, он, такой же впечатлительный, как всегда, остро реагирует на все происходящее. Удержаться от колкой реплики он вообще не может, если слышит что-либо неверное и несправедливое. Всей своей жизнью Рахманов как бы подтверждает правдивость созданного им образа профессора Полежаева. И не случайно он из тех писателей старшего поколения, к которому давно уже тянутся молодые, начинающие. Многим из нынешних молодых Рахманов дал «путевку в жизнь».
Крепостной интеллигент в «Базиле», профессор Полежаев, интеллигент — герой пьесы об испытаниях войны «Камень, кинутый в тихий пруд»,— все эти люди отличаются большим благородством, глубокой душевностью. В событиях и судьбах как бы прослеживается Рахмановым рост высокой интеллигентности в нашем народе.
В произведениях Рахманова, да и во всем его облике есть явственные черты человека, вышедшего на общественную арену на рубеже двадцатых — тридцатых годов. Чувствуются черты этого поколения советских людей и в авторском взгляде на личность и деятельность тех, о ком он пишет свои очерки-воспоминания, в его талантливых воспоминаниях о Евгении Шварце, о Н. К. Черкасове и других. Рахманов работает в самых разных жанрах — в прозе, в драматургии, в кинематографе. И мы надеемся, что жизнь его ровесников еще не раз окажется в центре его внимания, и мы прочтем (или увидим в театре, в кино) интереснейшую повесть на автобиографической основе. Сам Рахманов убедил нас в «Беспокойной старости», что возраст — это пустяки. Главное — молодость и свежесть мысли и чувства, молодость и свежесть таланта. А уж это у Рахманова есть.
ИЗ ДНЕВНИКОВ РАЗНЫХ ЛЕТ
Молодым надо помогать, не требуя от них ничего взамен — даже просто благодарности. Это предохранит от напрасных расстройств, даже злобы (несправедливой). Но что можно для воспитания хотя бы чувства связи, да и все-таки благодарности, надо делать. Растить практиков-эгоцентриков нельзя. Сложное дело. Как-нибудь надо бы рассказать несколько историй. Это интересные истории, каждая по-своему. Разные эпохи, разные характеры. И не забыть диких, необоснованных претензий N — это иллюстрация безобразного навязывания себя, стариков, молодым, высокой, не в меру, оценки себя и каждого своего поступка. Еще всегда надо знать, что молодой может быстро перешагнуть через тебя, а также то, что молодой окажется талантливее тебя. И радуйся этому, а не злись. Общаться с молодыми в литературе — интересно.
Давно преследуют меня два сюжета: смерть Катулла и гибель Александрийской библиотеки (указы Феодосия Великого), александрийский патриарх Феофил, прелестный Иоанн Златоуст — последний из ранних христиан.
О Катулле — вот что.
Северная Италия. Вино. Виноградники. Знойный день кончается. Вечерняя прохлада. Старый человек зашел к соседу с табличками (книгой) в сумке. Сосед — такой же виноградарь, как гость,— любитель поэзии. Он обожествляет Вергилия, Горация, гость насмехается над этими небожителями. Но сдержанно, пряча глубоко антипатию, горечь, почти ненависть. Он только насмешлив и скептичен. Однажды он вынимает таблички. «Вот стихи, которые ненавистны богам земным и небесным». И он читает любовные стихи, которые, как он говорит, залежались у него с юных лет, оставленные одним из друзей юности. Богатый виноградарь хохочет, издевается, удивляется пустоте и никчемности этих виршей. И вновь восхваляет божественного Горация. Гость прячет таблички, хочет ответить обычными насмешками скептика, но это у него на этот раз не получается — губы дрожат, он чувствует себя плохо. «Вам дурно, друг? Сегодня был знойный день. Отдохните у меня». Но старик ушел. Вскоре раб прибежал к виноградарю. Старик упал на дороге. Он лежит мертвый. Виноградарь увидел в руках мертвого книгу табличек. Он увидел имя автора, ясно написанное: Катулл. Так звали его гостя, его соседа, его старого друга — насмешника. Значит, он читал свои стихи.
Я не исторический писатель. В северные виноградники Италии двухтысячелетней давности мне переселиться трудно — мелких деталей быта не знаю,— а сюжет не отпускает. Так и вижу всю эту картину. Хоть на интуицию полагайся. Дата смерти Катулла неизвестна. После заговора Катилины Катулл, видимо, уехал на родной север, и больше ничего о нем не известно. Он сошел с исторической сцены, и неверно предполагают, что он обязательно умер. Нет! Он остался жить в родовом своем поместье с язвительной мыслью о своей поэзии, отброшенной титанами с презрением, пинком Горация. И вот так он умер, как рисует воображение и ленится написать перо.