Любимая комната моей матери — библиотека. Она совсем темная, листья деревьев приникают к оконным стеклам. Над диваном портрет моего прапрадеда: смуглое, немного африканское лицо, с выдающимися скулами и черными глазами, с лентой и звездой на груди. А рядом из темного фона выступает голое и жуткое лицо, неизвестно чье… Я не люблю спать под этим портретом… Сбоку у окна еле виден в темноте портрет философа Сковороды, держащего книгу с золотым обрезом… Кабинет моего отца выходит на юг. Это самая веселая комната в доме: она недавно пристроена моим отцом, в ней всегда солнце и она выходит в яблочный сад.
За нашим флигелем — нарядный городской дом с зеленой крышей, недавно построенный дядей Сашей Марконетом. В нем живет мамина старшая сестра тетя Саша с мужем. Там у дверей — круглые, блестящие ручки, а в буфете — какао, хлеб с маком и расписные тарелки с немецкими надписями. Дядя Саша влачится на костылях, иногда его возят в кресле с колесиками. Он всегда весел и всегда орет, но я отношусь к нему холодновато, потому что он меня дразнит. Тетя Саша — хлопотливая, ласковая, с маленьким круглым лицом, но она как-то беспокойно моргает. Если мои родители предпочитают ее тете Наташе, то я не обязан им в этом следовать. У папы какая-то страсть к Марконетам: он ежедневно пьет у них утренний чай, вместо того чтобы идти в большой дом. Но в этом случае я к нему охотно присоединяюсь, потому что только у тети Саши можно пить какао, да притом не Абрикосова, а Блоскер. Но надо уже сказать и о главном обитателе Дедова, который ютится в маленьком, заглушенном плакучими ивами флигельке направо от ворот, как раз против голубятни: о младшем бабушкином сыне, дяде Вите. Мой старший дядя Николай Михайлович Коваленский живет далеко, он только иногда наезжает в Дедово, и обыкновенно один.
Трудно представить, что одна мать родила таких разных людей. Дядя Коля мягок на ходу, в серой шляпе, подпрыгивает: Гоп! Гоп! Дядя Витя медленно выступает в белых панталонах, движенья его степенные. У дяди Коли розовое лицо, серые дымчатые волосы и голубая бородка — розовое с голубым — цвета XVIII века. У дяди Вити борода растет клоками, лицо его смуглое, дядя Коля постоянно курит и говорит отрывисто, как будто воркует; дядя Витя никогда не курит, говорит мало и немного шамкает. Дядя Коля — художник и служит в суде; дядя Витя — математик и механик. Больше всего дядя Витя любит гонять голубей длинным шестом и, закинув голову, часами следит, как они кувыркаются в небе. Но оба дяди не любят копать землю. Все цветники сделаны моим отцом и дядей Тяпом, и оба они постоянно работают в саду, облекшись в мягкую чесунчу, дядя Тяп возделывает цветники кругом большого дома, мой отец — за нашим флигелем. Каких только они не разводят редких пород, выписывая каталог Иммера[163]. У моего отца лиловые лупинусы, ирисы всех сортов, желтые лилии, высокие синие дельфиниумы, у дяди Тяпа — громадные красные маки, а в августе — флоксы, синие, красные и белые. Середина двора вся занята кустами роз, и в июне перед балконом расстилается розовое море, над которым встает облако благоуханий. Розы эти одичали, стали маленькие, но зато их тысячи. Это — любимые цветы моей бабушки. А около дома дяди Вити — только одна какая-то низкорослая, широкая лилия кирпичного цвета — тигрида.
В маленьком флигеле, направо от ворот, живет дядя Витя с тетей Верой и Марусей. Тетя Вера иногда сощуривает на меня большие серые глаза, и мне становится не по себе.
— Как тебя зовут? — спрашивает тетя Вера.
— Никак, — мрачно я отвечаю.
— Ну, прощай, «никак», мы идем во флигель, — с усмешкой кивает мне тетя Вера. Впрочем, мне до нее все равно, а вот к дяде Вите хотелось бы подлизаться. Но как? Он терпеть не может детей: иногда за обедом останавливает на мне чуть насмешливый взгляд зеленоватых глаз — и ни слова. Когда он гоняет голубей и я приближаюсь к нему, он ворчит: «Уйди, ты мне всех голубей распугаешь», — но влечет меня к себе дядя Витя… А как они дружны с папой: постоянно хохочут.
163
Имеется в виду поставщик императорского двора торговец семенами Александр Эрнестович Иммер (1853—1901). См.: