Сразу после свадьбы, прошедшей весьма бурно, с «чудачествами» жениха, мы на следующий день уехали в Абхазию. В гостинице «Гагрипш» – помните: «о море в Гаграх, о пальмы в Гаграх…» – нас не поселили, мол, брата с сестрой не положено, несмотря на штамп в паспорте. Пришлось поселиться в «частном секторе», но мне это уже было по карману. Апрельское солнце грело, но вода в море была четырнадцать градусов. Помню, что, бросившись в нее от перехлестывавших меня чувств, я заплыл «самопальным» баттерфляем довольно далеко от берега и стоящие на нем изумленные немцы кричали: «дельфин, дельфин», глядя на меня. В целом жизнь там была сонная, сытая: бутылка молодого вина «рупь», зелень «рупь», хинкали «рупь». Видимо, другой денежной единицы абхазы не знали. Русских они привечали, грузин терпели с трудом. Кроме одного случая, омрачившего вечер, – Марину хотели украсть, напоив меня каким-то болезненным зельем, но все обошлось, неожиданно «без потерь» – все было радостно и гармонично.
Приехав в Москву, долго «стройиздатовский» режим терпеть я не смог. Пьянство затягивало, не совсем законные заработки развращали, появились новые, несвойственные прежде привычки: сорить деньгами, загуливать в ресторанах. Рядом был уже необходимый, дорогой мне человек, создавалась семья. Я решил уйти с работы на внештатную, думая, что обрел связи, достаточные для прожития, мол, помогут. В этом я ошибался.
Началась полоса «рысьего бега» по издательствам, многие, кому я раньше был полезен, отвернулись. Помогал «Колос», немного издательство «Музыка», куда перешел изнуренный режимом «Стройиздата» мой товарищ Юра Зеленков. Иногда что-то подкидывало престижное издательство «Мир». Попробовал я себя и в издательстве «Знание», не будучи рисовальщиком, но далее одной обложки – ее мне как бы передал Инфантэ-Арана – дело не пошло – там уже трудились Янкилевский, Соостер, Гробман, Соболев, – насаждался стиль Кирико – Дали – Магритта в вариантах «домашнего сюрреализма».
Беготня целый день по издательствам в поисках заказов, пробивание эскизов, расценки, с тремя плитками шоколадных батончиков по тридцать три копейки штука, без обеда, с вытянутым от усталости языком, сдача книг в букинистические магазины, когда какой-то эскиз «забодали», когда вовремя не прошла расценка и месячного заработка не было. Жена работала в фототеке Музея архитектуры, получала зарплату, но жить на нее было нельзя, денег стало не хватать. Да и еще друзья-кинетисты подбивали на расходы в кафе «Сардинка» или в мастерской.
Правда, учеба в МГУ шла своим чередом, окончательно определились мои искусствоведческие «пристрастия» к русскому модерну, символизму и авангарду десятых-двадцатых годов. Появилась и первая статья в соавторстве с Печковской в сборнике о художественно-техническом редактировании.
Между тем в издательской работе наступили иные времена. Появились из нашей же среды оформителей, а иногда и «подпольных» мелких дельцов некоторые «менеджеры» (такого слова тогда не было, было – «дельцы»), которые брали на себя весь комплекс оформительских работ по тому или иному изданию, серии плакатов, рекламы для Москвы и периферии. Каневский, Дробицкий, Курочкин, «поросль» из Госцирка, Спортлото, Союзконцерта распределяли заказы по «трудягам», значительную долю гонорара присваивали, мелкую толику – самому исполнителю. Такой бригадно-уголовный метод. Конечно, это было наказуемо, но уже вырисовались связи МВД – Госкомитета по печати – ОБХСС – дельцы – все «шито-крыто». Жили эти «новые русские» (не путать с девяностыми) в роскошных квартирах на Фрунзенской, Ленинском, Аэропорте, Малой Грузинской. На широкую ногу. Кого-то посадили во времена Андропова, кого-то приструнили. Ну а некоторые благоденствуют и посейчас. Мои сверстники, чуть старше.
Промучившись около двух лет на случайных заработках, я по просьбе моего друга Трусевича пришел в издательство «Педагогика» помочь переоформить журнал «Школа и производство». Друг Юры, зам главного редактора, конфликтовал с всесильным «главным» – тот был матерый сталинист, первый – либерал, оттепель. Почему-то обоих я устроил своими рассуждениями, хотя и не лукавил. С тех пор я стал регулярно, как зарплату, получать работу и гонорар за нее. На новое мое оформление обратила внимание Любовь Аркадьевна Воробьева, заведующая общей художественной редакцией. Постепенно она передала мне задание по оформлению двенадцати (!) журналов этого издательства, несмотря на работу в нем асов оформительства. Работал я на износ, спал мало, уставал чертовски, но зарабатывал в два раза больше, чем в «Стройиздате». И все-таки когда Печковская пригласила меня на штатную работу преподавателя технического редактирования и графики в техникум, который я окончил, я согласился. Внештатно преподавать историю письменности и книгопечатания согласилась и моя жена – это было необременительно, не в ущерб основной работе.