Тогда же отец оставил нам квартиру на проспекте Мира, где стали собираться и сокурсники. Марина умудрялась на три рубля устроить приличную закуску, выпивка приносилась с собой, веселились вволю. Тогда-то я и увлекся собиранием иностранных пластинок с музыкой Глена Миллера, исполнителями Армстронгом и Эллой Фитцджеральд, Саймоном и Гарфанкелем, Аретой Франклин. Марина эти мои пристрастия разделяла, любила она и инструментальный джаз: Гарнера, Питерсона, Брубека, Гиллеспи, Монка, Колтрейна. Пластинки (винил) были недешевы, по сорок-шестьдесят рублей, аппаратура почти самодельная, но стереозвучания. Помогала «Педагогика» с ее довольно высокими заработками. Когда Марина выходила за меня замуж, то сокурсницы якобы ей нашептывали, что у Дудакова на сберкнижке тысяча рублей и есть жемчужное ожерелье для избранницы. Позднее мы это в шутку обсуждали.
За время преподавания я выпустил более трехсот учеников, из них более восьмидесяти техредов. Впоследствии, когда от Фонда культуры я постоянно появлялся на экране телевизора, ученики звонили мне с благодарностью. Я старался научить их модульному методу в макете, динамике верстки иллюстраций, приносил зарубежные издания по искусству типографики.
На выставках Горкома графиков я впервые увидел Зверева, Мастеркову, Немухина, Рабина. Живописной секции при Горкоме еще не было, она была создана в 1976 году, но многие из них подрабатывали оформлением и иллюстрированием в книгах и журналах. С них начинали и теперешние «столпы» былого нонконформизма: Кабаков, Булатов, Янкилевский, Пивоваров, Немухин, Рабин, Свешников, Брусиловский и другие.
Решающим событием для меня в этот период стала первая моя работа в фирме «Мелодия» – конверт к грампластинке «Туристские песни». При раздолье темы что-то никто не сумел с ней толково справиться. Я не помню, кто привел меня в «Мелодию», возможно, Борис Дударев – он позднее погиб при «разборке» с польскими гангстерами. Сделал я три эскиза разных, и сразу прошел, мгновенно и на ура, один с фото, где туристская шапочка в полоску висела на дереве вместе с гитарой. Фото мне дала Марина из фототеки Музея архитектуры, я его окружил шрифтом и к каждой песне – а их было двенадцать – сделал рисованные заставки. Труд средневековый. Тогдашний ответственный редактор, которого через три года я подменил в «Мелодии», стал постоянно давать мне работу, выделив среди других художников. Вскоре я выработал свой стиль – лаконичный, построенный на фотоматериале, с подобающим броским рисованным, а затем и выклеенным шрифтом, динамичной композицией – для этого приходилось залезать и в зарубежные издания, историю музыки, историю искусства. В 1970 году мы защитили дипломы. Марина – по тогда новой теме: «Русский дореволюционный рекламный плакат», я – по близкой мне теме «Конструктивизм в полиграфии». Впоследствии она поступила с этой темой в аспирантуру Полиграфического института, я же был отобран в аспирантуру МГУ, но тему выбрал посложнее, связанную с синтезом искусств эпохи модерна. Несмотря на жизненные сложности, мою неуравновешенность, склонность к спиртному, все пока складывалось неплохо. В 1971 году у нас родился первый сын Игорь. Марина была счастлива, давно мечтала о детях, хотела троих.
Нелепо говорить, но однажды в пионерлагерь, несмотря на охрану, пробралась цыганка – подкормиться. Ее вскоре безжалостно выгнали, но она успела кое-кому погадать, и мне тоже. Помню, что нагадала она мне, четырнадцатилетнему пацану, троих детей. Так и вышло.
В это же время благодаря приличным заработкам я начал собирать работы сначала своих сверстников, затем более старших, а позднее и мастеров конца XIX – начала XX века. Понемногу, не сразу, так интересы из сферы науки продолжились в заманчивой и тогда таинственной для меня области коллекционирования, впоследствии приведшей к новой профессии, совместившей все предыдущие. Случилось это не скоро.
А пока мы праздновали рождение сына в узком кругу. Были Петр Морозов из «Мелодии», прошедший войну в СМЕРШе, выпивоха и верный товарищ, Сарабьянов, любимый наш учитель, орденоносец, воевавший с 1943 по 1945 год, мой друг Юра Трусевич с тоже художником Сашкой Степановым. Под немалое количество водочки мы «скушали» и большую банку красной икры, переданную моей мамой для Марины в роддом. Обе простили – велика была радость. Все, с кем я застольничал, имели значение в моей дальнейшей судьбе.