– Вы всегда и раньше были такой – странный.
– Какой? – спросил я.
– Костю! Вы всегда можете бывать в театре?
– Могу, – ответил я, – но не бываю.
– Как странно. А вы можете достать абонемент, амфитеатр партера, третий ряд? Вы, наверное, можете достать контрамарки, да? А вы знаете, мама ведь умерла моя, вот уж скоро год.
У подъезда, на Балчуге, где была моя мастерская, я остановился.
– Тата. Я достану вам абонемент. Дайте ваш адрес. Я непременно пришлю вам билеты в театр.
И простился с Татой.
Мастерская моя показалась мне мрачной и ненужной, и я вновь вышел на улицу. Крикнул проезжавшему извозчику – и поехал в Медведково. В Медведкове у ручья была лесная тишина. Лето, жаркий день. Стоя в ручье босиком, я смотрел на воду… Тихо журчал ручей – и светлое журчание его напоминало мне о прошедшем прекрасном, о мысе Доброй Надежды.
Случай с Аполлоном
Бывает в жизни так: при самых лучших намерениях получается совсем наоборот.
Однажды у нас в Москве случилась ошибка – пустяшная, как бы это сказать: недоразумение в области науки. А именно: общество людей хороших и почтенных создало в Москве Училище живописи, ваяния и зодчества, откуда вышли художники, архитекторы и ваш покорный слуга, и это московское художественное общество однажды резонно нашло, что художникам надо дать лучшее образование, поднять их научные познания.
Вот и назначен был новый директор. Преподаватели радовались, сияли ученики. В прекрасную квартиру (отопление и освещение) приехал новый директор, человек серьезный, роста небольшого… Его фамилию я теперь забыл: не то Випнер, не то Гипнер. Извините – память стала изменять.
Преподаватели наши были все художники славные: Саврасов, Перов, Прянишников, братья Павел и Евграф Сорокины, Поленов, Маковский – ныне люди умершие.
Собрались учителя и ученики в актовом зале прекрасной школы нашей послушать нового директора. Он появился на возвышенном месте, где был покрыт зеленым сукном небольшой стол, в вицмундире и при орденах. Посмотрев на нас строго сквозь большие роговые очки, новый директор сказал:
– Отсутствие знаний в художниках лишает их произведения смысла, который они должны иметь. Вот пример: картина Куинджи «Украинская ночь», вызвавшая столько шума в публике и имевшая такой успех. Однако художник ошибся. Всякий, кто знаком хотя бы немного с астрономией, видит, что на картине Куинджи нет звезд Южного созвездия. Скажу, что не только художники, – продолжал директор, – но и поэты русские отличались недостатком научных знаний. Вот хотя бы прославленный Пушкин не знал ботаники… Он писал:
Как же это «тайные»? Позвольте! Названия цветов все известны. Не секрет! Никаких тайных цветов в природе не существует.
Другой случай: Лермонтов, тоже поэт знаменитый, в зоологии делал непростительные промахи. Вот его стихи:
Какая же у львицы грива? Где же-с? Грива у льва, а львица без гривы. Только мифология античных греков не делала ошибок: боги их и музы имели реальный образ людей.
– Позвольте спросить, господин директор, – вдруг раздался голос одного из учеников по фамилии Пустышкин, – а что, и теперь в Греции есть кентавры?
Все как-то сразу приумолкло.
Еще случай… В залах прекрасной школы нашей стояли античные статуи – гипсовые копии Венеры Милосской, Аполлона Бельведерского, Лаокоона, Германика, Вакха, Дианы, Гладиатора, Гермеса и других. И все они – как есть голые…
Это показалось нашему мужу науки не совсем приличным. Прежде, в Элладе, все это ничего, ну а теперь, в Москве, хотя, конечно, они и гипсовые, да все же нехорошо как будто…
И вот позвал новый директор мастеров-штукатуров, заказал им виноградные листья и в одну ночь все незаметно исправил: антики украсились листьями – Аполлон, Лаокоон с сыновьями и даже Венера – все прикрылись листьями.
Всё бы ничего… Но тут кто-то (из учеников, должно быть) взял потихоньку и нацепил Аполлону штаны, такие легонькие, в полоску. Он проделал это ночью, а утром вся школа хохотала.
И началось. Преподаватели заседали, член Академии художеств приехал из Петербурга. Заседали долго и решили вновь снять виноградные листки. Но как восстановить утраченное? Гипсы стыдливой операцией были до известной степени искалечены. Надо в Рим отправлять, в Париж – формовать. Невозможно! Вся Москва тогда потешалась. А московский генерал-губернатор в ту пору, князь Владимир Андреевич Долгорукий, был попечителем училища.