– И мы с тобой поедем, – предложили все в один голос. – Все поедем.
Взяли извозчиков. До кладбища было верст пять.
Раннее утро, чуть брезжит свет. На пролетке я оказался рядом с очень красивой актрисой. На ней была большая шляпа с висящими вишнями и темный жакет с белыми обшивками, похожий на жука, гладкий и тугой, а талия была тонюсенькой. Как она нравилась мне тогда, в то раннее утро, на Тверской! И жакет ее, и тонкая талия, и вишни на шляпе. Молод я был, и божественно прекрасной казалась мне она в весеннем сумраке. До жути радостно было трястись рядом с ней на извозчике.
Когда мы въехали под каменную арку Триумфальных ворот, она обернулась ко мне и сказала:
– Ах, как хорошо, как торжественно. Ах, арка! Я чувствую себя маркизой, а вы – мой верный паж.
На кладбище Задунаев-Врайский отыскал могилу. Она была еще свежа. Трагик имел вид сугубо мрачный. Он встал на колени перед насыпанной горкой земли, долго крестился и кланялся, касаясь головой края насыпи, и когда поднялся, на лбу и на седевших уже волосах видны были комья глины. Он простер над могилой руки и дрожащим голосом сказал:
– Вот она, Ольга. Моя Ольга – здесь. Бедная моя Ольга! В Нижнем я играл Кина. Театр гремел. А она кашляла. Номера Трофимова – сырые…
Прекрасная актриса в шляпке с вишнями тоже истово крестилась и подносила к глазам батистовый платочек.
Трагик бил себя в грудь и рыдал:
– Не будь такой сволочью этот Линевич, была бы она жива. Еще буду ему морду бить. А полицмейстер хорош! Дал убежать антрепренеру, бродяга. А доктора? Оперируют, вынимают легкие, прокалывают женщину, и это.
И вдруг растерянно посмотрел на могилу, на нас, кругом:
– А ведь могила-то не та, – сказал он.
– Что же ты, чертова кукла, зря нас возишь! – кричали ему актеры. – За каким дьяволом тряслись в этакую даль!
– Какая тут застава? – грозно спросил Задунаев-Врайский.
Ему ответили:
– Тверская.
– Да, ошибка! Та застава – Бутырская. И притом темно было. Стал я малость рассеян. Старость. Вне жизни я уже – понимаете? Вне жизни. Перепутал.
И затем, как бы обидевшись на нас, трагик добавил:
– Она похоронена в Ростове!
Московская канитель
Моего приятеля, архитектора Василия Сергеевича Кузнецова, выбрали директором литературно-художественного кружка в Москве. Артисты его все знали и любили за его веселый нрав, твердость характера и дородную внешность. У Кузнецова был приятель и друг, композитор Юрий Сахновский. Такие были друзья закадычные, что водой не разольешь…
Москва жила. Театров много, артистов тоже, писателей, поэтов, художников – всего много. После 12 часов ночи, когда закроются театры, кружок был полон гостей. Ужины, дружеские беседы, певцы, актеры, актрисы – словом, жизнь лилась. Лилось и вино, играли чувства!
В новом изящном фраке, при белом галстуке, явился серьезный, с таким серьезным лицом, новый директор Василий Сергеевич. В этот вечер он был впервые дежурным старшиной. Многие его поздравляли с назначением, был ужин, за ним сидели и другие директора кружка, артисты Сумбатов-Южин, Рыбаков, Правдин, Климов, Бакшеев – словом, много. Поздравляли нового директора. На столе – холодный поросенок и водка, потом шампанское.
Ужины в кружке шли долго. «Не скоро пили предки наши», и ровно в три часа ночи приехал Юрий Сергеевич Сахновский. Директор Кузнецов, увидев друга, на радостях расцеловался. Пир шел: холодная водка, балык, грузди, семга, чего только не было. Но Василий Сергеевич посмотрел на часы и сказал Юрию Сергеевичу:
– Ты меня извини, Юрий, уже десять минут четвертого, я должен тебя оштрафовать на три рубля.
– За что?
– Правило: после трех ночи вход для гостей закрыт.
– А ты не можешь снять с меня штраф? – спросил Сахновский.
– И рад бы, да не могу – я директор.
– Хорошо, – согласился композитор. – Я уплачу.
Встал и ушел. И уплатил штраф. Но в штрафной книге Юрий Сергеевич написал: «Плачу три рубля в удостоверение того, что директор Кузнецов дурак». При этом расписался полностью.
Кузнецов, уходя в компании, наскоро подошел к кассе. Кассир дал ему штрафную книгу. Кузнецов подписал: «Скрепил – директор Кузнецов», – и уехал с компанией дальше.
Прошло несколько дней. Было назначено очередное заседание директоров кружка. Председателем всегда был князь Александр Иванович Сумбатов – артист Южин. Поэт Брюсов, тоже директор, говорит на собрании:
– Не в порядке дня должен сообщить, что шнуровая штрафная книга испорчена, и дирекции кружка нанесено оскорбление в лице директора Кузнецова.
Брюсов подал книгу Василию Сергеевичу. Тот прочитал, побледнел и рот сделал дудкой.