– А вы не знаете, какое дело? – спросил я, озадаченный.
– Не знаю.
– Сегодня же поезжайте, – посоветовал мне Савва Иванович, бывший в мастерской.
Чиновник ушел.
– Ну прощайте, Костенька, – сказал мне Савва Иванович, – там вам не с кем будет ссориться, там не с кем будет спорить. Эх-ма! – добавил он как-то горько и расстроенно.
– Я не поеду, Савва Иванович, – догнал я его и схватил за руку.
– Нет, нельзя, надо ехать. Вы не понимаете: не поедете – виноват останусь я. Но странно как-то переманивать мастера, некрасиво как-то. Не того. Вы там долго не останетесь: вам не сладить. Поезжайте и постарайтесь сделать хорошо. Хотя хорошо-то, может быть, там и не понравится.
Таинственно улыбнувшись, Савва Иванович ушел.
В Петербурге я остановился на Большой Морской, в номерах Мухина, и тотчас отправился к директору императорских театров.
В подъезде на Театральной улице швейцар в красной ливрее, шитой черными орлами, в медалях, проводил меня во второй этаж, передав для доклада чиновнику особых поручений.
В большом кабинете, в котором потом, много позже, в течение двадцати трех лет, было много пережито вместе в области искусства, балета и оперы с Владимиром Аркадьевичем Теляковским, – я увидел директора императорских театров Всеволожского.
Это был очень деликатный и, видимо, очень запуганный человек.
– Я видел ваши работы в театре Мамонтова в Москве, – сказал он. – Нам нужно быстро сделать декорации к опере «Виндзорские кумушки». – Вы, говорят, скоро работаете, а наши не могут. Вы могли бы сделать в неделю?
– Да. Только для этого сейчас же надобны готовый холст, сшитый, краски и двое хороших театральных рабочих, а также свет: придется писать ночью…
– Отлично, – сказал Всеволожский и позвонил. – Домерщикова, – приказал он курьеру. – Вы только с нашими поменьше говорите, – сказал Всеволожский, когда курьер ушел.
«С какими “нашими”?» – подумал я.
Явился высокого роста чиновник.
– Есть сшитый холст? – спросил его директор.
– Сейчас узнаю. Но мастерских свободных нет – заняты, – ответил чиновник, посмотрев вбок на меня.
– У вас нет, а у меня есть, – сказал директор раздраженно. – Константин Алексеевич будет работать в Таврическом дворце, в большом зале. Я скажу графу. Узнайте сейчас же о холсте.
Всеволожский опять позвонил. Пришел другой чиновник, полный, серьезный. Тоже не знал ничего насчет холста, а о театральных рабочих сказал, что отпущены на праздники.
– Да, вот действительно время – праздники, – сказал, задумавшись, директор. – Как быть?
– Знаете, нельзя ли без этих затруднений, – предложил я по привычке говорить с Мамонтовым просто. – Прикажите прислать сегодня же холст мне во дворец, а я найду маляров в другом театре.
Всеволожский дал мне пропуск в Таврический дворец и для входа на сцену в Мариинский театр.
Утром, приехав в Таврический, я увидел посреди огромного зала, на полу, в куче – холсты, краски, кисти. Тут же ходили какие-то люди. Я их спросил, что они здесь делают. Они мне как-то нехотя ответили, что они – сторожа.
– Вы не можете ли мне помочь немножко?
– Отчего же, можно, – ответил один из них.
– Не можете ли съездить купить в гончарной лавке простые большие горшки и столярного клею пуд?
Я записал им на бумажке, что нужно. Дал записку и деньги. А сам поехал в частные театры искать маляров.
Вернувшись снова во дворец, я попросил тех же людей помочь мне натянуть холст. Они, улыбаясь, помогали. Я разводил краски, а эти неизвестные слоняющиеся люди смотрели и говорили, смеясь:
– Это дело нам незнакомо.
Рабочих, нанятых мною, эти люди почему-то не пустили, сказав мне, что нет на то пропусков. «В чем дело?» – подумал я. И хотя уже было поздно, поехал в Мариинский театр объяснить директору мои затруднения.
Директор выслушал меня и сказал, что завтра обо всем сам распорядится.
С утра я уже писал декорацию красками. В мастерскую вошел какой-то господин, отлично одетый. За ним шел ливрейный слуга в цилиндре и в пальто со светлыми пуговицами.
Этот господин осмотрел декорации и, обратись ко мне, вежливо сказал:
– Вы из Москвы?
– Да.
– Если вам нужен материал, то я вам сейчас же его пришлю. У меня есть издания и гравюры английской готики.
– Очень вам благодарен. А вы, должно быть, при здешнем театре?
– Отчасти при театре, – ответил незнакомец.
– Вот как! Очень рад, – сказал я. – Можете ли вы посодействовать, чтобы мне дали двух хороших театральных маляров – развести клей и краски. Эти люди, которых здесь так много болтается, ровно ничего не умеют делать…
Тогда незнакомый господин отвел меня в сторону и тихо сказал: