Иконостасы в каменную церковь работы наемным столяром служителя Святогорского монастыря Григорьем Никулиным с товарищи; заплачено им за первой в придельную церковь денег десять рублев, хлеба десять четвертей и несколько харчевых припасов; за большую денег сорок рублев, хлеба восемь четвертей и всего харчу небольшое количество, ибо начинались уже мне помешательства, наступали дни прискорбные по причине Девальсова вступления.
Девальс вторично приехал 1764 года, декабря 25-го дня, в день Рождества Христова, и суровым своим нравом и поступком помрачил нам тот свет, коим мы благодатиею Божиею наслаждались. Вначале оного столяра выгнал из вотчины, которого пустил для докончания работы посадской Андрей Васильев сын Лапков, где он живучи достроил.
Потом злохитрым своим вымыслом проискивая способов своего обогащения, приметил, что все крестьяне имели привязанность ко мне, поелику они угодным для их моим управлением были довольны и держались, почитая меня за надежного своего предводителя. Думал он, что я в состоянии подвергнуть их его абсолютной власти, с тем, что они будут ему безмолвно повиноваться, и для хитрости вымышлял прежде меня в свою сеть уловить, употребляя хитрость. Сначала задал мне страх — приказал сковать в железа, причитая затейные на меня вины, но вскоре из оных освободил, притворяясь, что он меня прощает, лишь бы только услужил бы ему в приведении к безмолвному повиновению крестьян; к тому ему вся нужда зависела. И сверх того, наивяще привлекая меня к тому, в наступивший новый 1765 год подарил шелковою штучкою тканою на камзол, обещая впредь еще и кафтаном подарить.
Хотя я и видел себя в порабощении у него, по данной ему от графа власти, но склонность моя отнюдь к его желанию не преклонялась, ибо я был для крестьян сожалителен и почтителен, почему они совершенно меня и держались; я ж, видя намерения его злые, сердечно сожалел их, тем более что довольно известно было, что он в Москве, в Павловской вотчине, тиранствовал и многих до конца разорил, а иных мучил, держа в заключении в погребе, то сие предвещало нам всеобщее бедствие. И так, в горести души проводил я перед ним молчанием, ожидая, что наконец откроется. При всем том обязан был в сходность графских повелений исполнять его приказания, кои состояли не в чем другом, как только внушать крестьянам, дабы они были ему беспрекословно во всем послушны, а затем располагался он начать с них уже не волну стричь, а кожу сдирать и тем исполнить свою алчную утробу обогащением. Поступок свой оказывал при том величаво, гордясь так, как бы сам граф, или еще выше.
Вскоре по приезде его приехали из Москвы фабричные мастера с материалами и ткаческими станками, которые наиболее страху придали, как наговорками, равно и привезенными фабричными материалами, коих крестьяне ужаснувшись, пришли в отчаяние и оттого сильно возмутились; я же, исполняя свою должность, увещание мое полагал им, чтоб они ему повиновались, которое продолжилось только до 10 числа декабря [1]765 году, в которое я отлучившись был по его приказанию для написания купчей крепости в город Опочку; крестьяне же того числа, собравшись в великом множестве, до двух тысяч человек, предлагали ему, чтоб он все свои новозаводимые ремесла отменил, и отважась надеждою на графа, что-де он отяготить их (так, как Девальс располагал) не согласится, произвели народное смятение, крича, чтоб он немедленно выезжал из вотчин; иные же азартные между теми ж кричали обволочь дом соломою и со всеми ими сожечь, но другие сему не соглашались; и так продолжали до вечера; а Девальс с бывшими при нем французом же Антоном Бодеином, переводчиком Стахеем Трофимовым и служителями Иваном Васильевым и Александром Ивановым, запершись в доме, приготовив ружье, сидели в страхе и при случае старались крестьян уговаривать, обнадеживая вскорости от них выехать; при всем том крестьяне грозили и мне побоями, причитая, что я их оставил и будто держу сторону Девальсову, а сие заключили они из того, что я их часто увещевал повиноваться Девальсу, да и не можно было миновать, поелику о сем от графа было строгое ко мне предписание; однако ж, десница Вышнего защитила отлучкою моею в Опочку; но, с другой стороны, Девальс возымел сильное на меня подозрение, будто я, науча крестьян его убить, сам нарочно изыскал средство отлучиться в Опочку. Боже мой! Как возможно избежать бедствия? Беды отовсюду: беды от чужих, беды от своих, беды окружают со всех сторон; я ж под совестью утверждаю, что то выдумано ложно, и в мысли моей того не бывало, и хотя за то претерпел жестокое искушение, но Видяй втайне сердца наша оправдил и от всех скорбей избавил мя Господь, еще же и возвеличил на мне милость Свою.