Мало этого, начальник депо не был свободен ни днём, ни ночью. Ни в будние дни, ни в выходные и праздничные. Проверено на себе. Об этом знал его заместитель, который при тех же условиях премирования взыскания имел реже. Стало быть, и премию получал чаще. Зная всё это, заместители говорили прямо, что они хотят ночью спать.
Надо ещё отметить, что депо Высокогорное, это не депо Хабаровск или Владивосток. И даже не Комсомольск на Амуре. И морозы там северные, за сорок. В общем, прошла неделя, вторая, а согласие мне из достойных никто не давал. А карьеристу, которому только дай покомандовать, я и сам не предлагал.
Начальник службы Пётр Акимович Волошин как-то, шутя, сказал: «Не подберёшь туда кандидата, поедешь сам». Эта мысль мне засела в голову. Я почему-то был уверен, что смогу поправить там дела. Ещё я знал, что, если в службе меня почти на каждый праздник отсылали в какое-нибудь депо, то начальника депо на праздник всегда возвращали в своё депо. Значит, в праздники я буду с семьёй. Да и зарплата будет немного повыше за счёт районного коэффициента (в Хабаровске – 20%, там – 40%). Через год – 10% северных, через пять лет – 50% северных. Поделился мыслями с женой. Она сказала: «Делай, как считаешь для себя лучше. Мне нигде хуже, чем тебе не будет».
На следующий день я сказал о своём согласии начальнику службы. Тот удивился. Но, подумав, сказал, что ему нужны толковые начальники депо больше, чем заместители. (Эти слова Анатолий Матвеевич Палихов, став заместителем начальника дороги, ему припомнит.)
Через некоторое время меня вызовут к первому заместителю начальника дороги М. Е. Евдокимову. Тот спросит, почему я дал такое согласие. Я стал говорить об убеждении, что там я буду полезнее. Он, не дослушав, сказал: «Догадываюсь, командировки за…(нецензурное слово)». Возражать не стал. А через некоторое время, после очередного заполнения бумаг, меня утвердили в новой должности. Как и в случае с Тырминским депо, это произошло в конце апреля месяца.
Но на этот раз я учёл, что в Тырме, оставив экс начальника работать в депо, часто чувствовал его противодействие проводимым мною мероприятиям. Поэтому теперь моим условием было – бывшего начальника из депо убрать. Его назначат помощником ревизора по локомотивному хозяйству этого же отделения. Буду чувствовать его недоброжелательность и при этой должности. Но серьёзно вредить он не мог. Пока будет решаться вопрос о моём окончательном назначении на должность начальника депо, из депо уволится главный инженер. Связано ли это с тем, что ранее при телефонном разговоре он мне нахамил, не знаю. Больше мне с ним встретиться не довелось.
Завершая воспоминания службы в службе, не могу не рассказать ещё об одном человеке. Этот человек – Иван Васильевич Севастьянов. Я уже упоминал о нём, как о начальнике депо Хабаровск, который заложил в том коллективе основы честного руководства и ценности честного труда. Мне тогда казалось, что это и есть та самая демократия, которую страна внедряла и в странах восточной Европы. Не зря же они назывались странами народной демократии. То есть даже дважды народно-демократическими. (Демос – народ, кратия – власть). Пока я работал в управлении ДВЖД, он занимал должность заместителя начальника дороги. Ему были чужды лицемерие и заискивание. Говорил то, что считал правильным, любому человеку, невзирая на занимаемую тем должность. Заступаясь, например, за интересы службы локомотивного хозяйства, он в присутствии десятков чиновников управления дороги сказал начальнику дороги, что он не дорос до этой должности, поскольку принимает неверные решения. Такого, по-моему, больше никто и никогда не говорил вышестоящему руководителю. Во всяком случае, я такого не знаю.
Ивану Васильевичу шёл шестой десяток лет. Он уже перенёс инфаркт. Однажды я ехал с ним в депо на Второй Хабаровск, и он пожаловался на боли в сердце. Сказал, что когда выпьет 50 грамм коньяка (настоящего, а не того, что сейчас продаётся в Тынде – моё примечание), ему становится легче. Но кто его поймёт, уловив этот запах от него в рабочее время. Вот он и терпит боль, глотая мало помогающие таблетки.
Когда его уложили в больницу со вторым инфарктом, там, в больнице его сердце остановилось. Не работало четыре минуты. Клиническая смерть. Медики дорожной больницы заставили сердце заработать вновь. Благо это случилось днём и в рабочий день. Весь необходимый персонал был на месте. Ивана Васильевича долго не будет на работе. Полгода. Но когда он вышел из отпуска, и я с ним вместе поеду в служебном вагоне проводить какое-то дорожное совещание на Владивостокское отделение, выяснится, что Иван Васильевич теперь не пьёт и не курит. Тогда я впервые подумал, что он бросил то и другое после того, как ему прозвенел с того света звонок. А почему это же нельзя было сделать, условно говоря, за пять минут до того звонка?