В министерских приказах строгий выговор фигурировал как минимальное (самое легкое) наказание. Замечание и выговор, как виды взысканий по Трудовому Кодексу того времени, министр никогда не замечал. Строгость прежде всего. Церемониться незачем! Поэтому не стоило удивляться, что Министр назначал селекторное совещание в 8 и 9 часов вечера в Москве. В Хабаровске это было 3-4 часа ночи. Но явка в студию была обязательна для всех руководителей железнодорожных предприятий. Дикость!
Пример с министра брали клерки из министерства. В час ночи меня разбудил телефонный звонок. Телефонистка сказала, что меня вызывает Москва. Оказывается, со мной хочет говорить ревизор локомотивного главка Носов. Я, работая ещё заместителем начальника службы, бывал в Москве и его знал. Недалёкий человек. Из тех, кто считает, что если он из Министерства, то перед ним должны на линейных предприятиях все падать. Наверное, кое-кто и падал. Не зря же у них такое сложилось мнение о себе. Спрашивает меня, почему машинист (опять же из Советской Гавани) жалуется, что ему неправильно начислили зарплату. А я откуда знаю, он ко мне не обращался. Так ревизору и говорю. Даю понять, что надо и совесть иметь, и по пустякам ночью не будить. Тот поднимает голос: «Вы как со мной разговариваете? Вы знаете, я Вас могу вызвать и в Москву». После этого, по его мнению, у меня должны были затрястись коленки. Я отвечаю, что знаю. Но знаю и то, что из Москвы обратно сюда, на север, я всегда вернусь, а вот если его сюда сошлют, то вернуться назад, в Москву, ему будет проблематично. И положил трубку.
Я потом разговаривал с тем машинистом. Придурки есть везде. Он считал, что если он пожалуется в Москву, то вопрос в его пользу будет решён однозначно.
Разговаривая с Д.В. Воронковым, бывая у него дома, я обратил внимание, что его жена Галина Григорьевна (инженер по образованию) очень неравнодушна к тому, что делается в депо. При очередных выборах председателя профкома депо (должность освобождённая) я предложил председателю райпрофсожа её кандидатуру на отчётно-выборную конференцию. Он согласился. И мы не ошиблись, она оживила общественную сторону жизни депо. Приведу только один факт. К ней обратились с просьбой несколько работников депо. Просьба необычная – создать в депо футбольную команду и выставить её на игры первенства Хабаровского края. Оказывается в «недрах» коллектива были и футболисты-разрядники. Она обратилась с этой просьбой и к секретарю парткома депо, узла и ко мне. Обсудили, переговорили, всё получается, кроме одного, денег в депо маловато. Нужна и форма, и питание, и поездки по краю. Связываюсь с председателем райпрофсожа, прошу поддержку. Он обещает и обещание выполняет. Наша футбольная команда играла на первенство края и после моего отъезда из Высокогорной. Мест высоких не занимала, но и не была последней. Зато как болели на стадионе за свою команду железнодорожники! Имя она носила, разумеется, «Локомотив».
В ремонтном цехе крыша держалась и на колонне, стоящей у выхода из этого цеха к заготовительным цехам. Колонна была избита, имела неприглядный вид. Когда шёл ремонт цеха, один работник депо предложил украсить её мозаикой. Неверующие сразу же приговорили, что это будут выброшенные деньги. Обобьют её всю электрокарами и молотками, которые носят иногда с собой слесари. Было сомнение и у меня. Но благословил. Красиво оформил колонну тот специалист. Я каждое утро, делая обход, подходил к ней. Цела. На красоту не поднималась ни у кого рука. Принцип Московского метро. Там тоже в те времена было и чисто, и красиво. Давно там не был, поэтому затрудняюсь сказать, как там сейчас.
Кабинет начальника депо был мал. Тесно было при проведении совещания. Рядом была касса. Решили её убрать в другое место, а кабинет расширить. Сделали. Опять нашёлся умелец и предложил при ремонте глухую стену украсить картиной. Её он обещал выжечь. И выжег: тоннель на Кузнецовском перевале, горы, лес, а на переднем плане стоял во весь свой “творческий” рост сохатый. Приезжающие в командировку говорили, что кабинет стал похож на пивбар. А мне нравилась эта картина. Я её передал по наследству.