После 3 курса мы по программе проходили практику в Хабаровске на заводе “Дальдизель”. В основном, это была экскурсия по цехам. В механическом цехе мне доверили снимать заусенцы с шестерёнок после изготовления их на станке – автомате. Помнится, что мне за это даже что-то заплатили. Но запомнилась не так сама практика, она носила ознакомительный характер. Запомнился метод распределения деталей по их качеству.
После снятия заусениц я сдавал шестерёнки в ОТК. Обмеривала и сортировала их женщина, которая оказалась землячкой. Она тоже была с Хора. Я обратил внимание, что после обмеров землячка делила “мои” шестерёнки на три кучки. Спросил, почему так. Она объяснила. Детали, как известно, должны изготавливаться по чертежу, но с определёнными допусками. Тоже по чертежу. Кто связывался с ними, тот знаком с «+» и «-». Так вот, если деталь изготовлена строго по чертежу (без отступлений), она считалась идеальной и шла в одну кучку. Те же, которые были в середине допуска, в другую группу. Ну а те, которые были на пределе, те в третью. Я спросил о дальнейшей судьбе этих кучек. Оказывается, из идеальных деталей готовились дизеля на экспорт. Из средних – дизеля шли для нужд Минобороны. Ну а из остальных деталей дизеля отправлялись на заводы, готовящие гражданскую продукцию, в частности, речные суда.
Позже я узнаю, что США тоже делят детали, но с точностью до “наоборот”. Лучшая продукция остаётся в своей стране.
Так как лето 1963 года мы проводили в Хабаровске, то по субботам я, по-прежнему, ездил домой. В июле месяце моя младшая сестра готовилась к вступительным экзаменам в Уссурийский сельхозинститут. До этого она в составе группы одноклассников целый год зарабатывала необходимый на то время производственный стаж на заводах г. Арсеньев Приморского края. Домой готовиться к экзаменам она приехала не одна, а с одноклассницей Людмилой, которая тоже готовилась поступать, но в Хабаровский медицинский институт. У нас ей было готовиться удобно, никто и ничто не мешало – мои родители в то время уже жили одни, дети разъехались. А на экзамен в Хабаровск ездила на пригородном поезде. Когда я окончил школу, моя младшая сестра перешла в 5 класс. Поэтому я относился к ней и её одноклассникам, как к детям. Но они подросли.
В субботу вечером я с двоюродным братом был на танцах. У меня была подруга, с которой я танцевал и которую провожал домой. На этих же танцах в кругу своих одноклассников была и подруга моей сестры. Сама сестра в это время уже уехала в Уссурийск. Незадолго до окончания танцев ко мне подошёл брат и сказал, что, если я не приглашу на танец Люду, она очень обидится. Так она сказала ему. Делать нечего, она у нас в гостях, обижать нельзя. Я подошёл и пригласил, думал, на один танец. Отойти не могу уже 48 лет.
С моей женой (тогда ещё будущей) было, мягко говоря, недоразумение при поступлении в институт. Экзамены она сдала все, кроме одного, с оценкой отлично. За один получила четыре. Но в списках зачисленных в институт её фамилии не будет. Вечером со слезами об этом она рассказала мне. А я с возмущением рассказал об этом же в своей группе. Группа тоже возмутилась. Один студент в нашей группе был член комитета ВЛКСМ института. Он нашёл ещё одного “комитетчика”, и они вдвоём пошли в комитет ВЛКСМ мединститута. Описали там ситуацию. Те пошли разбираться в приёмную комиссию. Оказалось ……. её не зачислили по “ошибке”. В общем, она уехала в колхоз студенткой. А через год у нас была студенческая свадьба.
В начале четвертого курса я и А. Егиазарян, единственные из группы, имеющие на руках приписные свидетельства, получили повестки из военкомата с вызовом на медкомиссию. Комиссию мы оба прошли, и нам обоим сказали, что мы призываемся в армию сроком на три года (тогда так служили, а во флоте – четыре!). Меня посадили за какой-то стол заполнять длинную анкету. В ней было около 60 вопросов. Мне даже кто-то из членов военкомата подсказал, что это требуется для направления в ракетные войска. Настроение паршивое, рука еле пишет. В графе “образование” написал, учусь на 4 курсе ХабИИЖТа. Какой-то мужчина из состава призывной комиссии остановился за моей спиной и стал читать мою анкету. Спрашивает: ”Что, действительно учитесь на 4 курсе?” Показываю ему студенческий билет. Он уходит. Через некоторое время возвращается с военным комиссаром, указывает ему на меня. Тот смотрит мой студенческий, затем на меня. Заявляет, что он оговаривал старшекурсников не трогать, но его ослушались. Говорил он это для того мужчины, который его привёл. Затем взял моё личное дело, что-то написал на нём и сказал, что я свободен. Я говорю, что здесь ещё и мой однокурсник. Где его дело? Написал тоже что-то на нём и говорит, приведи его. Иду за Анатолием. Тот в это время с группой призывников слушает инструктаж сержанта. Беру его за руку и тащу. Он ничего не понимает. Говорю: ”Уходи отсюда, а то забреют”. Смеюсь, что для него наступил уже дембель. Полковник убедил его в правильности моих действий. Прямо с комиссии мы пошли в ресторан.