Когда устраивались в общежитие, комендант сказала нам, что селит она нас в такие-то комнаты, но ночевать мы там не сможем. Поэтому она сразу подсказала, что надо брать кровати и выносить во двор, в тень виноградников, сплошным потолком, висевшим над головой и отделявшим двор от невыносимого солнца. Действительно, в комнате температура была как в духовке. Спали мы во дворе три месяца. Но и во дворе уснуть было не просто. Постель под тобой быстро становилась мокрой от пота. Поэтому перед тем как лечь в постель, идёшь к колонке (она здесь же, во дворе), под ней окунаешь себя полностью и в постель. Если повезёт, уснёшь, пока испаряется вода. Не повезёт, операцию с колонкой повторяешь. Иногда это делаешь трижды. Однажды уже почти в два часа ночи какой-то мужик, измучившись бессонницей, заорал: “……(нецензурные слова), да будет здесь когда-нибудь зима!” Мы сразу догадались, что это мучается сибиряк.
По городу ходишь весь мокрый от пота. Постоянное желание пить. Именно там я поверил, что опытные продавцы на квасе (не на пиве!) могли покупать себе машины. Такие доходы на недоливе, при таких длинных очередях!
Практика у нас была длительная. Два месяца работали слесарями в цехе подъёмочного ремонта (ныне ТР-3) в бывших Ашхабадских тепловозоремонтных мастерских. В этих мастерских на начальном этапе освоения ремонта тепловозов, изготовленных в США, производился и заводской ремонт. Ремонтная база была мощная. Там мы видели Рахматуллина, автора книги по ремонту тепловозов и частого гостя этого цеха.
Через два месяца нас, после нескольких дублёрских поездок, поставили в наряд помощниками машиниста. Поезда водили на участке Душак – Ашхабад – Бами. Четыре месяца нам давали между поездками отдых только 12 часов. Остался в памяти ритм жизни: еду, ем и сплю. Опять будят, опять столовая, опять кабина тепловоза. Не знаю, что случилось там с бригадами, но нам свободного времени не оставляли.
Но мы и зарабатывали неплохие деньги. Получив первую приличную зарплату, я отправил перевод жене. Через некоторое время пришло ругательное письмо, объясняющее, что она не за этим выходила замуж. Впоследствии, когда я напоминал жене о том письме, приговаривая, что могла же она тогда обходиться малым, отвечала, что была глупой.
31 декабря нас всех десятерых вызвали в поездку. В результате Новый 1965 год мы встретили в кабинах тепловозов. Утром 1 января съехались в общежитие. Решили, что встретить новый год надо сейчас и ложиться спать. Чувствовали, что скоро вызовут опять в поездку. Так все и сделали, кроме одного. Тот спать не лёг, принял “на грудь” и после обеда. Его от поездки отстранили. Потом (2 января) его вообще переведут до конца практики работать слесарем.
В то время никаких медкомиссий не было, поэтому состояние локомотивных бригад оценивал дежурный по депо. Ну а в праздник ему в помощь назначался кто-то из машинистов – инструкторов. Когда вечером 1-го января был вызван в поездку, то меня он и обнюхивал. Наклоняясь ко мне, он спрашивал, с кем я еду. Не уловив запаха, наклонился ещё раз и спросил: “А машинист ещё не пришёл?” После этого дежурный по депо сказал мне, какой тепловоз надо принимать.
Начинали мы ездить на тепловозах серии ТЭ-2. Но уже в процессе нашей практики их начали менять на серию ТЭ-3. Этот тепловоз против ТЭ-2 был не только в два раза мощнее, но и более мягок на ходу. Когда вели пассажирский поезд, мне не верилось что скорость 100 км. Не чувствовалось!
К национальному вопросу. У нас с туркменской молодежью было полное равенство. Не различались. А вот один машинист-туркмен в январе месяце, когда установилась самая холодная температура (-4 градуса), объяснил похолодание в Туркмении тем, что к ним начала ездить всякая сволочь! При этом он смотрел в мою сторону. За меня заступился мой машинист по национальности иранец. Он его долго отчитывал за близорукость.
Однажды в пункте оборота мы принимали тепловоз от бригады, машинистом которой был туркмен. Но не это главное. Главное то, что у него помощником был тоже машинист, но русский. И это было ему не наказание. Просто машинист-туркмен был Герой Социалистического Труда!
Считаю долгом привести ещё один пример из жизни в Туркмении. Железная дорога на том участке, где мы водили поезда, проходила вдоль границы с Ираном. В некоторых местах колючая проволока границы подходила к железной дороге на 50 метров. И вот однажды в третьем часу ночи на перегоне в свете прожектора локомотива появляется мужик со страшным выражением лица и машет нам сигнал остановки. Экстренное торможение! Но поезд стать, как вкопанный не может. Поэтому мы проехали мимо того мужика ещё метров 400. Всматриваемся в рельсы, в каком месте они будут разобраны? Стали. Ждём, что тот, кто нас остановил, прибежит и расскажет, в чём дело. Никого не видно. Тогда машинист берёт молоток и уходит в темноту вдоль поезда. Я остался в кабине тепловоза один. Жутко! Граница рядом! Минут через 20 машинист возвращается, залазит в тепловоз и матерится. Ясно, ничего страшного нет. Облегчённо вздыхаю и спрашиваю, в чём было дело. “Да пьяный кондуктор, сволочь, свалился со встречного поезда!”– ответил машинист. Весь героический настрой вмиг завял. Такая проза!