На одном таком мероприятии я прочитал речь Ким-Ир-Сена к очередной годовщине образования КНДР. Там шло перечисление достижений республики с момента её образования, хорошо прописаны заслуги вождя и ни слова о том, что их от японцев освободила Советская Армия.
Выпивали рюмочками грамм по 30. Тостов много, но наша половина не находит удовлетворения. По просьбе советской стороны, рюмки меняются на 50-грамовые. Я не мог привыкнуть к их закуске, уж очень острая приправа.
Корейская сторона приглашала нас уже несколько раз, а мы их ни разу. Обратился с таким вопросом к председателю поселкового совета Федику И.В., у которого я тогда уже был первым заместителем, но на общественных началах. Игорь Викентьевич сказал, что на это у него мало денег. Договорились, что в этом вопросе помогут руководители предприятий. Наметили отметить День Сталинской Конституции, который праздновался 5 декабря. Там хозяевами уже были мы, и водку разливали в стаканы. Победить русских в “питии” мало кто может. Победа за нами была и на этот раз.
Но, интересный момент! На этот ужин опоздал начальник милиции В. Панов. Это был здоровый, широкоплечий, 30-летний мужчина. По русскому обычаю ему налили «штрафную», полный стакан из тонкого стекла (250 грамм). Он выпил, крякнул и начал закусывать. У наших гостей широкие глаза. Мы пили до этого хоть и из стаканов, но наливали его до половины. Вижу, один из гостей берёт этот же стакан, заполняет его водкой по самые края и потихоньку пододвигает к Панову. А тот рассказывает нам о причине опоздания, аппетитно закусывает, и не видит пододвигаемый стакан. Я обращаю его внимание. Увидев, он резко так произносит: «Э, нет, нет! Я на работе!». Когда переводчик это перевёл, раздался всеобщий хохот и среди корейских товарищей.
С начальником милиции связано у меня и ещё одно воспоминание. В общежитии депо проживал один мужчина. Возраст пенсионный. В его биографии 25 лет лагерей (за убийство), в том числе и на строительстве этой железнодорожной ветки. Бамовец по системе Гулага. За годы пребывания в местах «не столь отдалённых» он потерял все родственные связи. Да и кому из них он такой нужен! Пьянствовал он постоянно, пил чифирь (пачка чая на стакан кипятка), за собой не следил, поэтому от него исходил запах почти современного бомжа. Жильцы постоянно на него жаловались, а уж в одной комнате с ним жить вообще никто не хотел. Поэтому я обращался к начальнику милиции с вопросом его законного перемещения в какие-нибудь другие места. Увы, он меня ничем не обрадовал. Прописан в общежитии, значит, имеет право там жить.
И вдруг, как-то утром он звонит мне и говорит, что моя проблема разрешилась. Дед в пьяном виде уснул на берегу реки (а это было в мае месяце) и умер от переохлаждения. Мне оставалось организовать похороны. И так разрешаются проблемы.
Райком партии не дал согласие о моём переводе работать в локомотивное депо Облучье весной 1974 года. Позже мне расскажут, что начальник службы тогда же скажет, что меня надо выдёргивать из Тырмы, а то обрасту северными надбавками и стану неподвижным. Летом того же года я получу предложение от начальника службы работать в управлении дороги заместителем начальника локомотивной службы. Это был возврат в Хабаровск, поэтому ни я, ни моя жена не возражали. Райком КПСС тоже не стал мешать моему росту.
Кстати, и с райкомом у меня связано одно воспоминание. Точнее – с Крайкомом. Он организовал весной 1974 года в Николаевске-на-Амуре итоговое совещание работы пропагандистов. Райком КПСС включил в состав делегатов и меня. Совещание было стандартным. Враг не спит, поэтому мы должны наращивать и бдительность, и пропагандистскую работу. Из Хабаровска туда и обратно мы летели на самолёте. Самолёт был маленький, (кажется АН-2), летел он низко и всё время рядом с Амуром. Вылетали из Николаевска 8 мая. В этом городе под заборами ещё лежали высокие сугробы снега. Середина улицы была мокрой, так как снег уже таял. Амур покрыт льдом. Сплошным. Знаю, что в Хабаровске ледоход был всегда в конце апреля. Но куда делись те льдины, если выход в Татарский пролив ещё закрыт? В Хабаровск лететь из устья Амура – это на юг, в тёплые края. Так оно и было. В районе Комсомольска снега уже не было, земля казалась серой. А к Хабаровску под самолётом уже был зелёный ковёр. Этим мне и запомнилась та партийная командировка.
За весь период работы в депо Тырма я получал много приглашений на то или иное семейное торжество или праздник. Понимая, что ценили не меня, а мою должность, я всегда отказывался. Праздники мы отмечали в кругу руководителей. Но в самом конце пребывания в посёлке (через неделю мне уже надо было уезжать в Хабаровск на новое место работы), в субботу я с семьёй отдыхал на берегу реки. Там ко мне подошёл молодой человек с девушкой. Я знал, что это сын дежурного по депо, и что он только что демобилизовался из армии. Они пригласили меня на свою свадьбу. Решив, что сейчас они уже никакой корыстной цели преследовать не могут, я дал согласие. На свадьбе с женой побыли недолго, маленькие дети зовут к себе.