Хозяин мой решил, что я рождена быть пастушечьей собакой, и все с ним согласились, Я не раз слышала, что говорили одновременно про Адмира и меня. Говорили:
— Если Адмир не сможет, Тисте очевидно удастся. Это соединение имен с моим, меня тревожило, тем более, что как-то раз прибавили:
— Да ведь это не трудно сделать, — два сухих удара — крак — и готово, она и не почувствует.
— Кто не почувствует? — спросила себя я, — Адмир или я?
Скоро я узнала, и это случилось, как-раз в день моего рождения, когда мне минуло год.
Я уже была большой, сильной, храброй собакой. Мысль сразиться с волками не пугала меня. Но я предпочла бы сразиться с Адмиром. Не за то, что он меня бил — нет; а за ужасную клевету и ложь, из-за которой меня стали считать злой.
И я всей душой жалела бедного Бижу, что ему приходилось оставаться с этим извергом, который, наверное, будет зверски мстить ему за то, что он его покалечил.
Я даже находила, что моя участь лучше его. Вдруг, в одно прекрасное утро (конечно, против моего желания) Кабассоль повел меня в комнату Адмира!
Кучер был уже на ногах, но ему нельзя было еще выходить.
Увидав меня, он стал звать меня, давая мне самые ласковые имена. — Моя Мускеточка, моя маленькая Мумуска!
Предатель! — он погладил меня, почесал за ухом, как-будто я была его лучшим другом. И в тот самый момент, когда я почувствовала, что моя злоба к нему улеглась, и я даже собралась ему ответить лаской, он вдруг сжал меня между коленей и, надев на меня намордник, быстро срезал большую часть моих ушей — бритвою. Ах! Я должна сказать, это было сделано мастерски в один миг; вероятно, он часто занимался этим делом.
Я высвободилась из его тисков и с отчаянной болью, опьяненная злобой, кинулась вниз по лестнице прямо в реку, которую окрасила своею кровью. На что понадобились мои несчастные уши этим людям? Пробовали меня позвать обратно, меня приглашали выйти из воды самыми нежными именами; я ничего и слышать не хотела, и благодаря своему упрямству я спасла свой хвост; его тоже хотели у меня отрезать.
В продолжение трех дней я не показывалась в доме; и если бы не Мария-Анна, я умерла бы с голода; она меня нашла в глубине парка в кустах и приносила мне туда еду. Мои раны зажили ко времени прибытия пастуха.
Он пришел из солончаков[1] округа, где он пас стада с начала осени и до конца зимы.
Меня привели к нему, я ему очень понравилась. Он не захотел, чтобы мне отрубили хвост. Милый он человек! Этим он привлек меня к себе.
Отправка была назначена на послезавтра. Загнали не менее тысячи овец на дорогу вдоль ручья, возле большого луга, на котором обыкновенно паслись коровы с хутора. Шесть овчарок встретили меня так же хорошо, как и пастух, в особенности самая крупная из них, которую звали Рублотта.
Это были славные псы, хотя и грубоватые. Они не умели играть. Сон их был всегда очень чуток.
По привычке они продолжали бродить весь день вокруг загородки, хотя овцы были окружены сплошным забором. Пастух, напротив, воспользовался свободой во время этой краткой остановки, чтобы всласть наесться на кухне и поспать на хорошей кровати. Как я после узнала, это ему удавалось не более двух раз в год.
Наконец, настал и час отправки!
Уже накануне пастух наполнил свою двойную котомку провизией, согласно обычаю: салом, копченой ветчиной, сушеной рыбой, взвалив себе на спину большой хлеб.
Под тяжестью ноши, он совсем согнулся, хотя, несмотря на свою седую бороду, был еще очень крепок.
Тисте, так звали пастуха, свистнул своих собак, подозвал и меня, погладил, ножом, висевшим у него на поясе, отрезал кусочек сала и дал его мне.
Он хотел завоевать мое доверие, чтобы я шла за ним. Напрасный труд! Я чувствовала, что с тех лор, как Адмир оклеветал меня, меня уже не так любили в доме, как прежде; одна мысль, что я не буду под одной кровлей с этим ужасным человеком, уже облегчала мне мое изгнание, а добродушное лицо пастуха, откровенный и прямой характер его собак и доброта Рублотты окончательно примирили меня с моим новым положением. А затем я увижу другую страну!
Что же нужно еще для молодого воображения? Наконец, там я увижу вблизи эти отдаленные горы, со сверкающими под синим небом снежными вершинами!
При моей наивности я представляла их себе голубыми, как небо. Я буду подниматься на горные вершины, буду бегать по их склонам, покрытым лучами. Я буду спать ближе к луне, и как луна, я тоже буду скрываться в облаках.
Я мечтала об этом, лежа возле загона овец, когда Тисте пришел открыть ворота.
1
Солончаки — почвы, чрезмерно богатые растворимыми солями, преимущественно вредными для растительности.