Я любил встречаться с Янсоном и вести с ним дружеские беседы. Нашим любимым занятием были, если можно так выразиться, совместные прогулки по садам мировой литературы. Мы брали кого-либо из великанов — Пушкина, Байрона, Гюго, Данте и т. д. — анализировали его труды, характеризовали особенности его творчества и относили к одной из трех установленных нами категорий: сверхгений, просто гений и талант. Часто при этом у нас происходили горячие споры и разногласия. В одном только мы сходились, а именно, что количество действительно первоклассных писателей очень невелико. В мировой литературе, начиная с древнейших времен, гении исчислялись немногими десятками, а сверхгении — немногими единицами. Величайшим драматургом всех эпох и народов мы единодушно считали Шекспира, величайшим романистом — Льва Толстого. А когда дело доходило до поэтов, наши мнения делились, и мы никак не могли прийти к соглашению.
Дружба с Янсоном являлась одним из украшений моей жизни в эмиграции и навсегда осталась одним из лучших воспоминаний моей молодости. Я не сомневался, что Янсон сумеет еще немало сделать для своего народа. Так оно, вероятно, и вышло бы, если бы трагический случай, о котором я расскажу ниже, не оборвал преждевременно эту яркую жизнь.
Ян Берзин (Зиемелис) был человеком несколько иного склада. Бывший сельский учитель, он в 1902 г. стал социал-демократом. В 1905 г. Берзин был в первых рядах революционных масс. В 1908 г. ему пришлось эмигрировать, и он поселился, так же как и Янсон, в Бельгии. Война 1914 г. заставила его перебраться в Англию. Мы встретились с ним в Лондоне, и он как-то сразу очаровал меня. Умный, чуткий, доброжелательный, Берзин невольно привлекал к себе всех, кто с ним сталкивался. Его жена своими качествами в немалой степени способствовала этому.
Берзин был хорошо подкованный марксист и не без основания имел среди латышских социал-демократов репутацию теоретика. Он был членом латышского ЦК и редактором латышского центрального органа «Циня». Но он работал не только среди латышей. Он был также тесно связан с российской социал-демократией, участвовал в ее партийных съездах и комитетах. Берзин присутствовал между прочим на вышеупоминавшейся Конференции социалистов стран Антанты, собравшейся в Лондоне в феврале 1915 г. Он ушел с нее вместе с Литвиновым. На протяжении всей войны Берзин занимал ленинскую позицию, и это придавало ему особый авторитет в колонии.
В дальнейшем Берзину предстояло сыграть видную роль в жизни Латвии и СССР: в 1917 г. он был членом ЦК большевиков и членом первого ВЦИК, в 1918 г. полпредом СССР в Швеции, в 1919 г. министром народного просвещения в Латвии, в 1920 г, полпредом СССР в Финляндии, а с 1921 г. заместителем торгпреда (Л. Б. Красина) в Лондоне. Но тогда, в годы эмиграции, всего этого еще никто не мог предвидеть, и мы просто любили Берзина и его семью, как милый, теплый дом, где можно было собраться, дружески побеседовать, приятно провести время и услышать от хозяина что-либо умное или интересное.
Я часто заходил к Берзину, и связь, установившаяся у нас в те далекие годы, впоследствии очень пригодилась нам обоим.
Ф. М. Степняк
Глядя на эту стройную, энергичную, подвижную женщину с умными черными глазами и шапкой пепельно-серых волос, я всегда вспоминал древнегреческий миф о «мойрах» (богинях судьбы), нередко игравших такие жестокие шутки с человеком.
Муж Фанни Марковны Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский[54] был одной из самых блестящих фигур среди революционеров 70-х годов прошлого века. В молодости он был артиллерийским офицером, но скоро примкнул к революционному движению той эпохи. В 1872 г. Кравчинский стал членом известного «Кружка чайковцев».
54
Настоящая фамилия Сергея Михайловича была Кравчинский, но он гораздо шире стал известен под своим литературным псевдонимом «Степняк».