Дома в городе были деревянные, одноэтажные, с подслеповатыми окошками, с тесовыми или соломенными крышами. Улицы — пыльные, немощеные, весной и осенью утопавшие в непролазной грязи. На базаре грязь была столь глубока, что лошади в ней тонули по брюхо, а в лужах мальчишки плавали в корытах. Фонарей не было, и ночью в городе царствовала кромешная тьма. Не было также ни канализации, ни водопровода: отбросы по ночам вывозили так называемые золотари, а воду по утрам развозили водовозы. Освещение было только керосиновое, причем особой популярностью пользовалась лампа «молния», стоившая три рубля. Поэтому обладание «молнией» считалось вернейшим признаком благосостояния. Два убогих деревянных моста, перекинутых через Омь, соединяли части города, расположенные по обоим ее берегам. Над этим серым, плоским, почерневше-деревянным пейзажем как-то странно и неуместно возвышался десяток белых и красных каменных зданий: дом генерал-губернатора, кадетский корпус, казармы, мужская и женская гимназии, полиция, две пожарные каланчи, собор и, конечно, тюрьма на выезде из города. Они были эмблемой власти. Но они плохо гармонировали с окружающим, они давили своей тяжестью маленькие деревянные дома. И это имело символический характер.
Любинский проспект — главная улица Омска
Сразу за городом начинались деревянные крашеные бараки военных лагерей, куда войска уходили из казарм на лето, а еще дальше, в небольшой роще, находилась «санитарная станция», куда с мая месяца вывозились на поправку больные из военного госпиталя, в котором работал мой отец. Здесь выздоравливающие жили в палатках и пили кумыс, который привозили кочующие в окрестностях Омска казахи. Позднее, во второй половине 90-х годов, в этом районе был построен вокзал и переброшен красивый шестипролетный железнодорожный мост через Иртыш. Инженеры почему-то нашли нужным провести железнодорожную линию не через самый Омск, а в четырех верстах от него. Злые языки говорили, что причиной тому была скупость «отцов» нашего города, пожалевших несколько тысяч рублей на взятку строителям дороги. Так ли это было, не знаю, но весьма вероятно, что это было именно так.
Население Омска делилось на три главные группы — военные, купцы и мещане. Военные являлись, так сказать, «первым сословием», державшим в руках власть. Генерал-губернатор, он же начальник Западносибирского военного округа, был здесь «бог и царь». Офицерство и военное чиновничество составляли «общество», которое создавало «общественное мнение» города. Все эти люди занимались шагистикой, писали бумаги, сплетничали, выпивали, играли в карты, сочиняли нелепые песни для «христолюбивого воинства». Помню, как одно время по улицам города бойко маршировали колонны и громко орали во всю глотку:
Это «глубокомысленное» произведение одного местного штабс-капитана долго волновало омскую военную среду. Впрочем, позднее, уже взрослым человеком, я имел возможность убедиться, что солдатские песни других европейских армий своим «глубокомыслием» отнюдь не уступали плодам вдохновения скромного сибирского офицера[8].
Купцы, т. е. лавочники всех рангов — крупные, средние и мелкие, составляли, если можно так выразиться, «второе сословие» нашего города, раболепствовавшее перед военными, но жестоко эксплуатировавшее городскую бедноту и окрестных казахов. Омская «буржуазия» тех времен являла собой страшное зрелище. Это была еще «буржуазия» периода первоначального накопления — грубая, неотесанная, безграмотная, с дикими нравами и свирепыми удовольствиями. Подвыпившие купчики били зеркала в ресторанах, лезли с сапогами в ванну из шампанского, с гиком и свистом на бешеных тройках давили людей на улицах города, а по ночам ездили в соседние деревни Захламино и Черемушкино, где устраивали оргии и избивали местных крестьян.
Наконец, мещане представляли собой своего рода «третье сословие». Это были в большинстве кустари, мастеровые, приказчики, огородники, извозчики, водовозы, ассенизаторы и т. д. — все мелкий люд, так или иначе обслуживавший потребности первых двух «сословий»[9]. Жили мещане по окраинам города, особенно в слободе, носившей красочное название Мокрое, работали с зари до зари, получали жалкие гроши, беспросветно пьянствовали и по праздникам развлекались кулачными боями, происходившими на льду реки Оми.
8
В кайзеровской Германии, например, я слышал следующую солдатскую песню:
Это в переводе означает: «Резерв имеет отпуск, резерв имеет отпуск. И если резерв имеет отпуск, то резерв имеет отпуска».
9
По официальной статистике, в Омске в 1893 г. имелось 13 «фабрик» с 42 рабочими, а в 1903 г. — 127 «фабрик» с 601 рабочим. В среднем на одно «предприятие» приходилось, таким образом, 3-5 рабочих. Ясно, что эти «фабрики» за вычетом одной-двух, по существу были кустарными мастерскими.