Мы энергично взялись за дело. Было созвало общее собрание всей лондонской эмиграции, на котором долго и горячо обсуждался вопрос о возвращении на родину. Собрание создало особый комитет по организации этого возвращения. Председателем комитета был выбран я, секретарем Г. В. Чичерин, в числе членов были М. М. Литвинов, А. И. Зунделевич и др. Затем начались длительные хлопоты в различных английских инстанциях — в министерстве иностранных дел, в военном министерстве, в адмиралтействе, в министерстве внутренних дел. Мы с Чичериным вели бесконечные разговоры с десятками английских чиновников, но на первых порах дело двигалось туго. Тут сказывалась и бюрократичность английских властей, и необычность наших требований, и действительная трудность наладить безопасное сообщение между Англией и Норвегией. Однако главное было все-таки не в этом. Главное было в политике.
Правящий Лондон тех дней подходил к вопросу о возвращении российских эмигрантов на родину, руководствуясь прежде всего своими военно-политическими расчетами. Всю эмиграцию он грубо делил на две основные группы: сторонники войны и противники войны. Сторонникам войны он готов был оказывать всяческую помощь в деле реэвакуации в Россию, ибо считал, что «оборонцы» могут оказать полезное с его точки зрения влияние на российские демократические круги и в особенности на русскую армию. Когда сразу же после Февральской революции Г. В. Плеханов и П. А. Кропоткин изъявили желание отправиться в Петроград, британское правительство предоставило им для этого все возможности.
Совсем иначе правящий Лондон относился к возвращению на родину эмигрантов, бывших противниками войны, и прежде всего к большевикам. Им на пути он ставил всяческие препятствия, ибо опасался, что, попав в Россию, они могут «разложить» армию и помешать Временному правительству вести войну «до победного конца». С наибольшей враждебностью правящий Лондон относился к Ленину и его сторонникам, но не слишком жаловал также меньшевиков-интернационалистов, эсеров-интернационалистов и всех других эмигрантов интернационалистского толка. При таких обстоятельствах проезд в Россию северным путем для Ленина был совершенно исключен. Г. В. Чичерин уведомил о создавшейся ситуации парижский и цюрихский комитеты по эвакуации эмигрантов. В своей статье «Как мы доехали» Ленин писал:
«Цюрихский комитет по эвакуации эмигрантов, в который входят представители 23 групп (в том числе Центральный Комитет, Организационный комитет, социалисты-революционеры, Бунд и т. д.) в единогласно принятой резолюции публично констатировал тот факт, что английское правительство решило отнять у эмигрантов-интернационалистов возможность вернуться на родину и принять участие в борьбе против империалистической войны»[114].
В свете только что сказанного совершенно понятно, что Владимир Ильич был вынужден возвращаться в Россию через Германию. И не только Владимир Ильич. Как известно, в одном поезде с ним и его группой возвращались также представители некоторых других партий и течений, в частности бундовцы и сторонники парижской газеты «Наше слово»[115].
Мы же, лондонский комитет по репатриации эмигрантов, начали решительный поход против той политической дискриминации, которую английские власти проявляли в вопросе о репатриации, и настаивали на гарантии удобного и надежного пути на родину для всех эмигрантов вообще, без различия взглядов и направлений. Конкретно вопрос стоял о праве эмигрантов пользоваться пароходом «Юпитер» (если память мне не изменяет, таково было его название) для переезда из Англии в Норвегию. Это было небольшое быстроходное судно, которое примерно раз в 10 дней, под охраной двух миноносцев, совершало рейсы из Абердина в Берген и обратно, перевозя правительственную почту, дипломатов, военных, чиновников и других официальных лиц. Путешествие на «Юпитере» было сравнительно безопасно, и мы, эмигранты, требовали, чтобы при каждом рейсе этого парохода нам резервировали на нем определенное количество мест. Мы знали, что таким путем в Россию уже проехали некоторые «привилегированные» из «оборонческого» лагеря, в числе их Г. В. Плеханов и П. А. Кропоткин, и с тем большей настойчивостью добивались того же для всей эмиграции.
Больше месяца шла борьба между комитетом и английскими властями, и в конце концов для нас стало ясно, что без вмешательства русского посольства в Лондоне эмигранты не получат возможности пользоваться «Юпитером». Это было для комитета большим ударом. В те годы между эмигрантскими колониями и царскими посольствами за границей была глубокая пропасть, через которую не существовало мостов. Эмигрантские колонии относились к царским посольствам враждебно и подозрительно, всегда ожидая с этой стороны каких-либо интриг и неприятностей. В свою очередь царские посольства смотрели на эмигрантские колонии, как на очаг всяческой «крамолы» и как на источник политической агитации против царизма за границей. Между теми и другими было перманентное состояние войны. Даже чисто личные отношения между представителями обоих лагерей были невозможны. В таких традициях вырастали целые поколения эмигрантов, и потому легко себе представить, каково было душевное состояние членов комитета, когда выяснилось, что для удовлетворительного разрешения вопроса о репатриации нам все-таки придется прибегнуть к содействию царского посольства. Правда, в России произошла революция, царя уже не было, у власти стояло Временное правительство, но все-таки… Психологические навыки десятилетий не исчезают так быстро. К тому же мы знали, что в личном составе лондонского посольства после февраля не произошло никаких изменений. Однако мы понимали, что без посольства нам не наладить возвращения эмигрантов на родину, а возвращение сейчас было важнее всего. Поэтому преодолев психологические преграды, мы с Чичериным в одно ясное апрельское утро явились в посольство, помещавшееся тогда по адресу Чэшем Хаус, Чэшем плэис.