В мае 1917 г. я вернулся из Лондона в Россию и стал работать членом коллегии министерства труда Временного правительства. После Октябрьской революции я первоначально остался на меньшевистских позициях и летом 1918 г. принимал участие как министр труда в Самарском комитете Учредительного собрания. Однако практика этого Комитета, а также его разгром и последующее утверждение диктатуры Колчака окончательно открыли мне глаза, и я понял, что в эпоху революции не может быть средних позиций, что надо выбирать между большевиками и лагерем самой черной реакции. Для меня выбор был ясен: в 1919 г. я фактически ушел от меньшевиков и, продумав свое прошлое и до конца поняв сделанные мной ошибки, я в письме, опубликованном в «Правде» в 1920 г., решительно порвал с меньшевизмом и перешел на позиции Советской власти[4].
В феврале 1921 г. Сиббюро ЦК (я находился тогда в Сибири) приняло меня в ряды РКП (б), и вскоре я был назначен председателем только что образованного Сибирского госплана. С тех пор свыше 40 лет я отдавал все свои силы и энергию делу партии и советского государства, куда бы они меня ни направляли.
В заключение хочу сказать следующее. Пусть советский читатель наших дней не удивляется, если в моих воспоминаниях он столкнется с фактами и событиями, которые с точки зрения сегодняшнего положения вещей могут показаться ему странными и даже невероятными. Он никогда не должен забывать, что я пишу о прошлом, нередко о прошлом полувековой давности.
Оглядываясь сейчас на дни моей молодости, я особенно остро ощущаю всю неизмеримость происшедших перемен. За минувшие полвека нашему народу пришлось пережить много горького и тяжелого, но еще больше — прекрасного и вдохновляющего.
В дни моей молодости Россия была отсталой, аграрной страной, «тюрьмой народов», которой управляли 130 тыс. помещиков. Сейчас Советская Россия — Союз Советских Социалистических Республик — великая федерация свободных и равноправных народов и самая передовая страна в мире, впервые проложившая дорогу в космос.
Когда на склоне лет я подвожу итоги пережитому, то, несмотря на все трудности и опасности, окружающие сейчас человечество, я полон оптимизма и глубокой веры в будущее.
Мне хочется воскликнуть:
— Да здравствует жизнь! Да здравствует жизнь, идущая к коммунизму!
часть первая
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
Первые ощущения бытия[5]
Горячее южное солнце ослепительно сверкает. Оно точно царствует в этом глубоком ярко-синем небе, и от него падают вниз каскады светлых и теплых лучей. Море спокойно синеет. Ни ветерка. Тишь и блеск. Где-то вдали белеет одинокий парус. У крутоярого красноглинистого берега слегка бьет ленивая, ласковая волна.
Мужчина с черной косматой бородой и серыми добрыми глазами хватает меня на руки и вместе со мной быстро бежит в воду. Мне страшно. Я судорожно хватаюсь за шею мужчины и испускаю дикий крик. Но мужчина неумолим. Он только крепче прижимает меня к своей груди и, разбрасывая кругом серебристые брызги, все дальше и глубже погружается в воду. Я начинаю отчаянно биться у него в руках. Мужчина смеется, ласково поглаживает меня и уговаривает:
— Ну, Ванечка… Ну, глупенький… Не бойся. Я с тобой.
Вдруг мужчина делает странное и неожиданное движение: он крепко зажимает мне нос, прыгает вверх и потом сразу, внезапно, стремительно окунается вместе со мной. Я чувствую, что задыхаюсь. Смертельный страх пронизывает все мое маленькое существо. Ужасный, неудержимый крик рвется из моей стесненной груди. Но прежде чем я успеваю дать ему волю, я снова над водой, я снова вижу море, солнце, берег, на котором стоит моя мать и машет мне приветливо руками.
— Хватит, хватит! — кричит она мужчине. Не видишь разве, как Ванечка перепугался.
Мужчина разжимает мне нос и, опять разбрасывая вокруг себя серебристые брызги, быстро бежит по воде, на этот раз уже в обратном направлении. Еще мгновение — и мужчина передает меня с рук на руки моей матери, весело приговаривая:
4
Причины и обстоятельства моего разрыва с меньшевизмом и перехода к большевикам подробно изложены в моей книге «Демократическая контрреволюция», изданной в Москве в 1923 г.
5
Я оказался в более счастливом положении, чем большинство мемуаристов, изображающих первый период своей жизни. Мальчиком я любил вести дневники и переписываться с родственниками и друзьями. По какой-то прихоти случая значительная часть этих «человеческих документов» уцелела. Особую ценность представляли письма, которые я, начиная с восьмилетнего возраста, систематически посылал своей двоюродной сестре Е. М. Чемодановой и в которых я всегда подробно излагал повседневные события моей жизни и мои реакции на все, что мне приходилось читать, видеть, слышать, наблюдать. Эти письма Е. М. Чемоданова предоставила в мое распоряжение. Позднее, уже после моего возвращения из Лондона в СССР, старшая из моих сестер Юлия, всегда ревностно хранившая различные сувениры нашей семейной хроники, вручила мне спасенный ею от гибели рукописный сборник моих гимназических стихов, а омский профессор Е. С. Сорокин (ныне уже покойный), бывший мой одноклассник по гимназии, предоставил мне ряд собственных снимков Омска, относящихся к описываемому в моих воспоминаниях периоду. Таким образом, к моим услугам оказался точный и разнообразный материал о ранних годах моей жизни, основанный не на записи собственной памяти, а на подлинных документах времени моего детства и юности. Это сильно облегчило мне борьбу с теми опасностями, которые как я указывал в предисловии, угрожают каждому мемуаристу.