Точно так же Муравьев понял, что необходимо обуздать польских помещиков. Польша вся в «помещиках», в шляхте, в шляхетском духе. Такова она в Западном крае. Отнять от мятежа шляхту - это значило сковать всю его силу. Точно так же Муравьев понял, что недостаточно разгонять банды или ловить кинжальщиков, а нужно истребить саму организацию. Он таким путем и пошел и в 4 недели исправил у себя, в «Литве», то, что 6 лет портила варшавская система. В ноябре же 1863 года мятеж был уже вполне уничтожен. Успехи были столь быстрыми, что уже в июле мы могли дать западным державам отпор, достойный России, и державы смирились, потому что сами увидели, что сила на стороне России, а не Польши.
Но, искореняя собственно мятеж, М. Н. Муравьев тем же русским чувством и сознанием понял, что здесь идет спор более глубокий: о русском или польском начале в самой жизни края. И он сделал все, чтобы поднять и укрепить русскую народность. Церковь, язык, школа, освобождение крестьян, их независимость от ополяченной шляхты, посильное оживление умственной русской жизни края - ничего не было забыто. М. Н. Муравьев, как сам русский человек, не имел никакого труда помнить, что нужно русскому человеку. Трудиться приходилось только на работе административной. Но система не выдумывалась: она была у него в сердце, в его чувстве...
Труднее, казалось, перенести систему М. Н. Муравьева в пределы Царства, где русское дело в «борьбе двух цивилизаций» не имело за собой опоры этнографической и исторической.
Система, однако, с соответственными изменениями была перенесена и в «Царство».
Выше мы отметили мнение, будто бы граф Ф. Ф. Берг действовал не менее успешно, нежели Муравьев. Но, во-первых, граф Берг получил фактическую власть лишь в сентябре 1863 года, а окончательное управление Царством только в октябре. Он лишь последовал за муравьевской системой, к этому времени блестяще доказавшей свою целесообразность и, сверх того, граф Берг был понуждаем к тому нравственным давлением М. Н. Муравьева, подкрепленным волей Государя.
Система Муравьева, раз демонстрированная, - понятно - была усваиваема везде. Она перешла и в Киев при генерал-губернаторе А. П. Безаке. Но, собственно, граф Берг, принявший особенно энергические меры после покушения 7 сентября 1863 года на его жизнь, во всяком случае, не умел выдержать характера и затянул усмирение мятежа почти на два года. Все современники (Карцев, Н. Милютин и др.) жалуются на очень скоро наступившие у него подачки полякам. Вообще граф Ф. Ф. Берг, конечно, администратор умный и энергичный, был именно типичным представителем петербургского чиновничьего «оппортунизма» с добавлением прибалтийского феодализма. Главная часть муравьевской системы была для него даже совершенно непонятна, и он ей только по мере сил мешал.
Русская идея Муравьева в применении к Царству Польскому требовала отыскания и усиления в Царстве элементов, сколько-нибудь нам родственных, если не по крови, то духовно. Такой элемент составляло польское крестьянство, и, насколько это возможно, идеи Муравьева были применены в Царстве, но только не графом Бергом, а Н. А. Милютиным, кн. В. А. Черкасским, Я. А. Соловьевым и их сподвижниками.
Излишне говорить о том, в каких плохих отношениях с гр. Бергом они находились при проведении крестьянской реформы 19 февраля 1864 года. А между тем окончательный удар мятежу нанесен был только с этой реформой, избавившей польское крестьянство от порабощения мятежной шляхтой и привязавшей его сердечно к Царю-Освободителю.
8
М. Н. Муравьев есть центральная историческая личность, воплощение русского духа, выступившего на борьбу против польского, в споре 1863 года. Все, что действительно было страшно мятежу, - так или иначе группировалось вокруг Муравьева, или прямо им вдохновленное и наученное, или примыкая к нему сочувственно и союзнически, как к главной силе.
Но невелико еще доселе было господство русского исторического духа в русской политике. К русскому началу обращались в минуту опасности, когда не было другой опоры. Но проходила опасность - и в правящих сферах снова брали верх либерально-бюрократические силы, представители суетливого безделья, легкого плаванья по течению событий, неголоволомного «ведения дел» без идеи, без принципа и цели. Прошла опасность. Мятеж раздавлен... И Муравьев, как сам предвидел с первой же минуты, - удаляется от дел, уступая место людям «попроще».
Конечно, с его удалением не могла сразу рухнуть его система. Он оставил учеников, друзей, последователей. Вильну он оставил даже спокойно, в руках генерала Кауфмана. Да и помимо людей система не могла погибнуть, потому что она вся состояла в освобождении действия самого исторического процесса. Он и сам за себя борется даже там, где за него нет никаких официальных деятелей.