Действительно, наши два охотника поспешили вернуться в местечко и уведомить начальника отряда о своем открытии.
Тимофеев, человек огневой, решительный и находчивый, тотчас собрал роты без шумной тревоги, еще быстрее переправился в лес и атаковал повстанцев, не успевших образумиться. По словам Тимофеева, шайка дралась так искусно и упорно, что он удивился. Нарбут распоряжался молодцом: приказал отступать перекатами, то есть в две линии: одна залегала позади, а другая, отстреливаясь, перебегала за первую, после чего вторая линия начинала стрельбу, и так далее. Но повстанцы были плохо вооружены, большею частью охотничьими ружьями, поэтому очень боялись наших стрелковых рот, прозванных ими: «чарны пасы» (черные поясы). Русские штуцера производили страшное опустошение, и одною из первых жертв был сам Нарбут, отступавший последним и показывавший пример стойкости и бесстрашия. Верховой лошади у него давно уже не было. Он шел пешком, сопровождаемый одним из доверенных сослуживцев и гимназистом, который нес самовар и чемоданчик начальника.
Отступление совершалось в порядке, как вдруг Нарбут пошатнулся, упал на колени и присел на землю. Ближайшие повстанцы бросились к нему на помощь, но он замахал рукою и проговорил: «то ниц, то ниц!..» («это ничего, ничего!»). Он был смертельно ранен. Его подхватили на руки и побежали с ним, но спасти все-таки не могли, так как наши подошли и были уже в нескольких шагах. Нарбут успел еще расстегнуть чамарку и передать бумаги и деньги одному из своих про -водников, но затем упал мертвым, вместе с носильщиками, пораженными несколькими пулями. Повстанец, получивший казну и канцелярию, успел убежать, зато шайка при известии о тяжелой ране своего начальника приостановилась на свою гибель. Ее окружили и почти всю уничтожили. «Я видел только начало разгромления, - рассказывал мне Тимофеев, - я так устал, что выбился из сил и не помнил, как добрался до квартиры, бросился на постель, заснул, как убитый, и проспал до полдня следующего дня. Когда я проснулся, меня уже давно поджидал исправник; он поздоровался со мною такими словами: “А я вам гостинца привез!”. Мы вышли в переднюю: первое, что я увидел, был лежавший на скамейке труп Нарбута. Он был в простой синей чамарке, без всяких отличий, и в больших сапогах. Лицо покойника было красивое, привлекательное: высокий лоб, правильные черты лица, на котором как будто застыла горделивая улыбка. На вид ему было сорок лет не более».
Остается сказать о последнем из упомянутых главных партизанов.
Ксендз подбржесского костела, Владислав Мацкевич, по образованию, особенно же по военной подготовке, стоял несравненно ниже Сераковского и Нарбута, но зато был способнее их обоих, вместе взятых. Насколько могу судить из всего, что о нем слышал, Мацкевич был человек недюжинного ума, одаренный непреклонною волею и несокрушимою энергиею. В стычках с нашими войсками он часто выказывал несомненный военный талант, и при Назимове никому не удавалось ни истребить его шайки, ни захватить его самого.
При Муравьеве он был пойман в конце 1863 года, но безоружным, одиноким бродягою. Мацкевич в сопровождении одного своего казначея пробирался по лесу к реке Неману, где его ожидала лодка. В это время наши войска обшаривали лес, и один армейский поручик с несколькими солдатами наткнулись на двух беглецов, лежавших под деревом в изнеможении.
Мне рассказывали, что Мацкевич бросился было бежать, но в него прицелились и закричали: «Стой, или убью!». Видя, что усталые ноги не вынесут его и не спасут от пули, беглец остановился и закричал: «Стойте!.. Не стреляйте!.. Я ксендз Мацкевич, ведите меня к генералу Муравьеву!..». При этом внушительном имени ружья опустились, но поручик долго не верил своему счастью, так как многие повстанцы для спасения жизни назывались именем известных предводителей.
Однако беглец назвал себя на этот раз настоящим именем. Он был привезен в Ковно со своим адъютантом и казначеем и, по приговору военного суда, повешен146.
Теперь скажу несколько слов о наших «отцах-командирах», подвизавшихся в правление генерала Назимова. 2-я гвардейская дивизия молодецки отслужила свой срок. Как офицеры, так и солдаты выказали себя истыми сынами русского народа, всегда проявлявшего геройство в борьбе за Отечество. Война людей родит; она же переворачивает вверх дном регламентацию мирного времени. Так было и в 1863 г.
146
Граф Муравьев отзывается о Мацкевиче так: «человек необыкновенно ловкий, деятельный, умный и фанатик. Он пользовался большим влияниен в народе, беспрестанно формировал шайки и появлялся в разных местах губернии (Ковенской). Хотя шайки его были неоднократно разбиваемы нашими отрядами, но он умел сам ускользать от преследования и формировать новые» (Записки графа М. Н. Муравьева. Глава I. Вступление).