Крики «Vive Bonaparte!» неслись со всех сторон, и он появился. Приветственно били барабаны, он прошел перед прекрасным гренадерским корпусом, отдал честь каждому, приказал нам храбро сражаться, а затем поговорил с офицерами. Он шел пешком, на нем была небольшая шляпа, у пояса короткая сабля. Он совершенно один поднялся по ступеням. Вдруг мы услышали крики — Бонапарт вышел, обнажил саблю и снова поднялся по лестнице уже в сопровождении взвода гренадеров-гвардейцев. Затем шум усилился. Гренадеры стояли на ступенях и у дверей. Мы увидели солидных господ, выпрыгивающих из окон,[16] плащи, красивые шляпы и перья валялись на земле, а гренадеры ободрали все кружева с этих элегантных плащей.[17]
В три часа нам приказали отправляться в Париж, но гренадеры с нами не пошли с нами. Мы голодали. По прибытии нам выдали коньяк. Парижане толпами сбегались к нам, чтобы узнать новости из Сен-Клу. Мы едва смогли пробраться по улицам в Люксембург, где нас разместили в часовне у входа в сад (нам пришлось подниматься по ступеням). Слева, после того, как мы поднялись по лестнице, находилась большая комната со сводчатым потолком, как нам сказали, ризница. Здесь нам приказали поставить несколько больших котлов для четырехсот солдат. Перед главным зданием росли красивые липы, но вся прекрасная площадь перед дворцом была покрыта обломками домов. В этом прекрасном саду не осталось ничего, кроме старых каштанов, которые все еще там, и небольшие ворота за нашей часовней. Было очень жаль, что этот прекрасный сад полностью разрушен.
Затем вместе с командиром батальона подскакал красивый гренадер с начальником батальона, который приказал нам при полном параде принять мсье Томаса (или Томе) в качестве лейтенанта 96-й полубригады, и добавил: «Мы с товарищем спасли жизнь генерала Бонапарта. Когда он в первый раз вошел в здание, на него с кинжалами напали двое мужчин, и я со своим другом парировал их удары. Затем генерал вышел на улицу, а они кричали: „Вне закона!“ Тогда он вытащил саблю, приказал нам примкнуть штыки и крикнул: „Очистить зал!“ — и позвал своего брата. Затем все эти птиценогие[18] повыскакивали из окон, и мы овладели помещением». Он также сообщил нам, что Жозефина подарила ему кольцо, стоившее целых пятнадцать тысяч франков, и запретила ему продавать его, сказав, что теперь она будет следить за всеми его потребностями.
Весь наш прекрасный батальон был в конечном итоге включен в состав 96-й полубригады, состоящей из старых, опытных и очень строгих солдат и офицеров. Нашего полковника звали мсье Лепре. Он был парижанином, хорошим солдатом и любезным со своими офицерами. Нашего капитана звали Мерле, и он обладал всеми необходимыми солдату качествами. Строгий, справедливый, всегда присутствующий при распределении пайков и на ежедневных учениях. Очень требователен к дисциплине. Он присутствовал во время приемов пищи, он учил нас стрелять. Мы были заняты постоянно. Через три месяца наши роты могли провести показательные учения в присутствии Первого Консула.
Я достиг больших успехов в обращении с оружием. Я был очень подвижен, и обучали меня два очень опытных солдата. Осматривая меня, они прощупали и мои ременные сумки, поэтому они и занимались со мной. Я платил за их выпивку. С этими пьяницами можно было обращаться только таким образом. Однако у меня не было причин для недовольства, так как по истечении двух месяцев они подвергли меня суровому экзамену — они спровоцировали меня на конфликт, и надо сказать, без всякого повода. «Давай, — сказал мне этот храбрец, — возьми свою саблю, и я пролью немного твоей крови». — «Хорошо, посмотрим, мсье грубиян». — «Возьми секунданта». — «Но у меня его нет». Тогда мой наставник, который состоял в заговоре, сказал мне: «Хочешь, я буду твоим секундантом?» — «Конечно, Папаша Палбруа». — «Тогда отойдем, — сказал он, — шутки закончились!» Все вчетвером мы пошли. По тропинке мы прошли вглубь Люксембурга, где было два старых разрушенных здания, и они поставили меня между ними. Я сбросил плащ на землю и был совершенно готов. «Атакуй первым», — сказал я ему. «Не хочу», — ответил он. «Ладно, тогда берегитесь». И я так бросился на него, что он был совершенно ошеломлен. Мой учитель с саблей в руке бросился между нами. Я оттолкнул его. «Прочь с дороги, я убью его!» — «Ладно, ладно, полно тебе, пожмите друг другу руки и пойдем, выпьем бутылочку вина». — «А капля моей крови, разве он ее уже не хочет?» — «Это шутка была», — ответил мой наставник.
18
Эта история не совсем правдива. Войска были направлены по требованию председателя Ассамблеи. Но хвастливый гренадер не историк. Его эпитет «птиценогие», несомненно, возник от того, что обувь этих господ была украшена бантами. — Прим. ред. Тут необходимо отметить, что здесь Куанье, видимо не слишком понимая ситуацию, довольно грубо и с ошибками приводит события 18-го брюмера VIII года (9-е ноября 1799 года). — Прим. перев.