Московская губернская земская управа, председателем коей был в то время Ф. А. Головин, не явилась на прием генерал-губернатора, не считая для себя достаточным полученную ею повестку о предстоящем приеме, полагая этим показать самостоятельность, во всяком случае неуместную, и обособленность от всех других ведомств и сословных учреждений. Конечно, генерал-губернатора это покоробило, а мне как губернатору было очень неприятно. Я позвонил по телефону к Ф. А. Головину и высказал ему всю по меньшей мере некорректность управы и его в том числе, на что он мне пробормотал какие-то слова сожаления, что случилось недоразумение и т. п.
Прием губернской управы состоялся отдельно 5 августа в составе председателя Ф. А. Головина и членов H. M. Хмелева и Е. Д. Артынова. Генерал-губернатор, расспросив их о положении земских дел в губернии, спросил между прочим, какие газеты они читают; они были, конечно, очень удивлены подобным вопросом. Ф. А. Головин ничего не ответил, a H. M. Хмелев сказал: "Русские ведомости" 16, на что Дурново заметил: "А "Московские ведомости" 17? Это тоже хорошая газета, я вам советую и ее почитать".
6 августа был издан манифест по поводу учреждения Государственной Думы. В манифесте установлены были и пояснены те начала, на которых была организована Государственная Дума и которые регламентировали ее права и обязанности. Основные начала нашей политической жизни признаны были в манифесте "неразрывным единением царя с народом и народа с царем" и должны были выразиться "согласием и единением царя с народом". Этому придавалось в манифесте большое значение и говорилось, что это "великая нравственная сила". Для достижения этой цели и учреждалась Государственная Дума.
В Учреждении Государственной Думы определенно было установлено как назначение Думы, так и форма единения и общения верховной власти с народом: "Ныне настало время… призвать выборных людей от всей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение государственной росписи доходов и расходов". Основания для такого порядка указаны были в 1 статье Учреждения Государственной Думы: "Государственная Дума учреждается для предварительной разработки и обсуждения законодательных предположений, восходящих по силе Основных законов через Государственный Совет к верховной самодержавной власти". Далее было высказано, что Учреждение Государственной Думы подлежит дальнейшему усовершенствованию: "Мы сохраняем всецело за собой заботу о дальнейшем усовершенствовании Учреждения Государственной Думы, и когда жизнь сама укажет необходимость тех изменений в ее Учреждении, кои удовлетворяли бы вполне потребности времени и благу государственному, не преминем дать по сему предмету соответствующие в свое время указания".
7 августа в Москве был обнародован манифест, прочитанный в Успенском соборе митрополитом Владимиром после торжественного богослужения. Митрополит произнес прочувствованное слово и приглашал всех помолиться, чтобы новое учреждение выполнило бы с честью свои обязанности и внесло бы мир и покой. Во всех сословных учреждениях были совершены молебствия и назначены чрезвычайные собрания.
Учреждение Государственной Думы обсуждалось во всех уголках России и хотя и было приветствуемо, но далеко не удовлетворило общество. Общество сочло себя обездоленным и неудовлетворенным, найдя права, вообще предоставляемые Государственной Думе, крайне обуженными и признавая круг лиц, имевших право на политические выборы, урезанным. Но главное, не нравилось, что Дума в области составления законов являлась только законосовещательной. Надо думать, что русское общество вполне бы примирилось на законосовещательной Думе и избирательном законе 6 августа раньше, когда еще верило в готовность правительства дать неотложные преобразования и считало, что правительство вооружено всевластием и что от доброй воли его зависит, дать преобразования или не дать; но 6 августа 1905 г. такой уверенности уже не было, значение и сила правительства были умалены, государственная власть колебалась, ставила себя в зависимость от впечатлений, моментами закрывая глаза на действительную опасность, а потому могла только поощрять рост оппозиционного и революционного движения.
Революционно настроенные группы стали собираться для обсуждения мер, кои надлежит им принять в противовес манифесту. Получены были сведения, что в тот же вечер, когда опубликован был манифест, т. е. 7-го будут сходки в разных местах, преимущественно на окраинах. Вследствие сего были мной отправлены по разным направлениям разъезды по 5 человек от 34-го Донского казачьего полка, находившегося в моем распоряжении. Один из таких разъездов наткнулся в Баулинском лесу близ 10-й версты Владимирского шоссе на засаду, причем один из казаков был убит. Мне дали знать об этом по телефону с прибавлением, что казачья сотня в большом возбуждении, а кругом несколько тысяч народа. Отдав распоряжение успокоить казаков, я поехал тотчас сам на место происшествия. Оказалось, что казачий разъезд из 5 казаков заметил в лесу группу людей и вместо того, чтобы сообщить об этом сотне, подъехал к лесу сам. Из кустов в это время грянуло несколько залпов, один казак, Сухоруков, был убит, другие растерялись. Когда на выстрелы подоспела сотня, то было уже поздно, преступники скрылись. Это были члены Боевой организации революционной партии. Удалось арестовать только двоих, при них найдены были револьверы. Мое появление подействовало успокаивающе как на казаков, так и на рабочих окрестных фабрик, которые были возмущены и просили меня разрешить им в следующее воскресенье сделать облаву на эту шайку, которая только тревожит их покой. Потребовав священника и отслужив панихиду, я поехал домой, 10 августа состоялось торжественное отпевание и погребение первой жертвы долга после моего вступления в исполнение должности губернатора.
16 августа телеграф принес радостное известие о заключении мира с Японией. Мирные переговоры в Портсмуте окончились для России, можно сказать, вполне благоприятно, мир был не унизительный. С. Ю. Витте пожаловано было графское достоинство.
24 августа последовал высочайший рескрипт на имя великого князя Михаила Николаевича об увольнении его от председательства в Государственном Совете с назначением его почетным председателем.
25 августа через Москву проезжал шах персидский Музафер-Эдин в сопровождении двух персидских принцев и свиты. На вокзале был выставлен почетный караул от Лейб-гвардии Екатеринославского полка и были начальствующие лица. Шах принимал отдельно у себя в вагоне генерал-губернатора П. П. Дурново, командующего войсками генерала Малахова, градоначальника, меня и городского голову князя Голицына, поднесшего шаху хлеб-соль от Москвы. Приняв нас всех, шах вышел из вагона и обходил караул, причем за него с караулом здоровался состоявший при нем Свиты генерал-майор Николаев; он же и благодарил после прохождения караула мимо шаха. Я провожал шаха до границы Московской губернии.
27 августа опубликован был указ Сенату, устанавливающий временные правила для управления университетами на началах автономии 18. Авторами этого указа, к удивлению публики, были Трепов и Глазов (министр народного просвещения). Автономия признавалась ими как главнейший способ для умиротворения непрекращающихся годами волнений в высших учебных заведениях и необходимой для придания академической жизни правильного и спокойного течения. Они и не подозревали, что играли в руку революции и подрубали сук, на котором сами сидели. Действительно, автономия была самочинно истолкована студенчеством не в смысле самостоятельного обсуждения академических и научных вопросов, а в смысле бесконтрольной свободы по доступу в учебные заведения лиц, ничего общего с научной деятельностью не имевших, но привлекавшихся в целях политической агитации. И вот во всех высших учебных заведениях большинство студенчества высказалось за обращение аудиторий в революционные очаги и в политическую школу, привлекая туда широкие массы и подготовляя их к совместному выступлению с целью свержения самодержавия до учреждения демократической республики включительно. В течение полутора месяцев представители революционных организаций под сенью автономной неприкосновенности учебных заведений открыто призывали к социальной революции. Советы университетов неоднократно обращались к правительству о закрытии аудиторий учебных заведений для митингов, но правительство вплоть до указа 12 октября о нормировке народных собраний ничего не предпринимало для урегулирования вопроса о митингах.