Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума

Принес сюда свою гортань;И вместе с ним, послушен гласуЛеонтьева, сюда пришелПеховский, воротясь из лясу,Где он ваканции провел.Тут был премудрый Калиновский,Преподаватель для коров,Сладкоглаголивый Лясковский,Страдающий теченьем слов;Мильгаузен, отец уступок,Всем сердцем возлюбивший всех,И все, что только есть поступок,Уже считающий за грех;И факультет тут медицинскийВесь в сборе, эка благодать!Читатель просит рифмы: свинскийНу нет, уж лучше промолчать!Все дружно яства пожирали,При громе Сакса скрипачей,И длань игуменьи лизалиС приправой тостов и речей.Вот Николай Богданыч Анке,О чудо! встал и говорит;Он знал лекарственные стклянки,А также херес и лафит;Но было вовсе не по нравуЕму публично говорить,И красноречия отравуС трудом он силится испить.За ним бесцветны, но приятны,Потоки полились речей;Давыдов, Лешков непонятныйИ сам Полунин Алексей,С дьячковским голосом и видом,Поют игуменье хвалу.Сравнишься мудростью с ДавидомИ Валаамову ослуПодобна ты, о мать святая,И всех чаруешь нас вполне,Ты, в юбке ректорской блистая,С звездой на левой стороне!Гостеприимна ты по-русски,Мила в ужимках и в речах;Ты даже в пятницы закускиДля нас устроила на днях;И мы за сыр и за селедку,За колбасу и за икру,За то, что смачиваешь глоткуТы нам бутылкой ввечеру,Тебе днесь пиршество на славуВсей корпорацией даем,Как будто выборному правуМы честь поздненько воздаем.Мы, верь, давно тебя желалиИ ясной дождались поры;Забудь лишь, матушка, что клалиТебе мы черные шары,И возвратившееся стадоТы попеченьем не оставь,Не обойди ты нас наградойИ всех in corpore представь!»Так пел Полунин вдохновенный,Какой-то издавая стон,И слышен клик одушевленныйЕму в ответ во всех сторон.Но чтоб беседе этой росской,Которой тон немного прост,Придать оттенок философский,Юркевич предлагает тост.Он пьет за наше единенье,Вне всяких партий и преград,Союз во имя просвещеньяИ получения наград;И с Матюшенковым, с Пеховским,Ни от кого не сторонясь,И с Калиновским и с Лясковским,Со всякой пошлостию связь.Он говорит: «Я к вам в обительСудьбой недавно занесен,И на нее смотря, как зритель,Советом вашим я прельщен.Хотя и ссоритесь вы дома,Хоть и деретесь вы слегка,Но вам пословица знакома:Рукою моется рука.Там говорит Никольский в меру,Имеет Лешков должный вес,И мнится ветренную ГеруПрогнавши, царствует Зевес».И мать игуменья, вздыхая,Стыдливо говорит в ответ:«Извольте видеть, честь большаяМне выбор ваш и ваш обед.Ах, знаю я, что недостойнаНа этом месте я сидеть;Все говорят, что непристойноМеня вам ректором иметь.Но хватит все ж у нас умишка,Чтоб вам, где нужно, угодить,И своего чтобы делишкаПри этом тоже не забыть.Да и смирна я непомерно;Зато от вас такая честь!Всяк думает: на ней уж верноВерхом мне можно будет сесть.Не выставляюсь я осанкой,Не оскорбляю вас умом;Большой, вот видите, приманкойНам служит пошлости диплом.Не любим важности посольской,Свой брат кому из нас не мил?Вот и оратор наш НикольскийКо мне в дворецкие вступил.Он у меня на побегушках;Я прикажу: плясать пойдет,И чай подаст и на пирушкахГостям шампанского нальет.Всего вернее путь лакейский,Гласит нам опыт, и держасьСмиренно мудрости житейской,И я чинишка дождалась;И ректорства и генеральстваМеня сподобила судьба.Раба я высшего начальства,Совета нашего раба!»«Хвала, – изрек Крылов ученый, —О, милый ректор наш, тебе!Ты, правда, малый не мудреный,Но ты пришелся по избе.Под властию Аркаши[40] строгойНаш голос оставался нем;Хоть бунтовали мы немного,Но все как будто не совсем.Но днесь казенному указуКонец, конец уже настал;Auspicia sunt fausta![41] сразуНаш выбор на старуху пал».Не утерпел тут и сладчайший,И медом речь его лилась:«Друзья, на праздник величайшийСемья вся наша собралась.Семья! ах, кто при этом звукеНе скажет: университет!О alma mater! и в разлукеТы слаще меду и конфект.В стенах сих университетскихНам сладко все: хвалы друзей,Интриги кумушек советскихИ гром Никольского речей;И здесь, на маленьком просторе,Как может маленький субъектС ходуль болтать о всяком вздоре,И выйдет маленький эффект…Друзья, здесь все наш дух пленяет!А потому я, так сказать,Коли никто не возражает,На стул свой сесть хочу опять».Так рек Лясковский, улыбаясьНа весь профессорский комплект,И все с ужимкой озираясь,Чтоб видеть, вышел ли эффект.Но вот для новых комплиментовАрхеолог и либерал,Искатель милости студентов,Буслаев антикварный встал.«Почтим мы ныне силу слова!Где сила, тут при ней и хвост;В честь, понимаете, КатковаЯ предлагают этот тост».И на привет сей отвечая,Восстал в величии Катков;Глазами медленно вращая,Он рек всей тяжестию слов:«Я силы слова представитель,Таким сам клуб меня признал,России нашей я спаситель,Я всю Европу застращал.В моем журнале помещаетКто и плохие лишь статьи,Тот лавры вечные стяжает,Тому приветствия мои.Когда-то ректор ваш для формыВ моих напакостил листах,И вот от дряни сей реформыУ нас подвинулись в судах».«Ну так уже если за Каткова, —Гласит игуменья, – мы пьем,Так и за Берга, МуравьеваИ Горчакова мы тряхнем.То пира всякого программа;Привет им клуб Немецкий шлет;Бахмутских барынь телеграммаИх вновь на подвиги зовет.От сих народных ликованийУжель отстанет наш порыв?»И встретил гром рукоплесканийПатриотический призыв,И долго длится пир громадный.И всякий речи говорит;Один Любимов плотоядныйВсе ест, все пьет и все молчит.И только светится во взореДушевный ректору привет,Зане он с баснью не в раздоре:«Сильнее кошки зверя нет».Распорядитель угощений,Молчит он больше на пирах,И лишь наевшись, наш Менений[42]Встал с мудрой притчей на устах.Он говорит им: «Это шутка;Наш пышный ректорский обедЕсть праздник истинный желудка,И смысла в нем иного нет.Желудок – враг разъединенья,Раздора он не признает;Он одинакие внушеньяГлупцу и мудрому дает.В еде никак не разойдемсяМы и при разности натур,При всех тенденциях напьемся,Так gaudeamus igitur!»«Пока мы молоды, – запелиВсем сонмом вдруг профессора, —Возвеселимся; надоелиДавно нам лекции. ПораНе миновала наслаждений,И час пока наш не настал,В честь легких дев и обольщенийПолней нальем вина бокал!»Трикраты песнью огласилсяИ кликами высокий зал;Сам Брашман тут остервенился,И Фишер пуще всех орал.Но все проходит в этом мире;Напиткам даже есть конец.Побушевав на долгом пире,Домой все идут, наконец.Отяжелев, немного пьяны,Чтоб дружный завершить обед,В подарок ректорше деканыНесут коробочку конфет.Отверзла ректорша затворы:Легко коробка отперлась,И, как из ящика Пандоры,Оттуда пошлость понеслась.Удушлива и бесконечна,Во все углы она вошла,И по Никитской быстротечноИ в новый дом переползла;Затем и в клиники вселиласьИ в медицинский институт;Повсюду вонь распространилась,Науки русской атрибут.И долго стены сохранялиЗловония протухлый след,И долго други вспоминалиВеселый ректорский обед[43].