Министр внутренних дел граф Д.А. Толстой за последнее время своей жизни расположился к графу Шувалову и старался смягчить чувства нерасположения к нему императора Александра III, но смерть его пресекла их отношения.
Похороны графа П.А. Шувалова в С.-Петербурге были торжественны, на них присутствовал государь и члены императорской фамилии; на похороны прибыла из Москвы жена его графиня Елена Ивановна, рожденная Черткова, с которой покойный последние годы своей жизни совместно не жил и которая принадлежала к секте пашковцев, затем перешла в штундизм и на похоронах мужа протестовала против обрядов православной церкви над покойным и протест свой закончила тем, что уехала с похорон, о чем говорил мне М.И. Чертков, ее родной брат, с которым она до конца жизни его сохранила добрые, родственные отношения.
Граф П.А. Шувалов, перед назначением меня на должность начальника жандармского управления, разрешил мне, для ознакомления со службою в корпусе жандармов, пользоваться прочтением всех дел III отделения собственной е. и. в. канцелярии, что мне дало возможность лично ознакомиться с управлявшим этою канцеляриею Александром Францевичем Шульцем, почтенным человеком, разумным, добрым и добросовестным, в чем я утвердился и в последующие годы службы моей при нем в течение почти пяти лет.
Из прочитанных мною дел III отделения я, правда, не приобрел ровно никаких познаний в практическом смысле для службы.
Ряд циркуляров, исходивших от III отделения, лишь оповещал чинов корпуса о ведении устной и книжной пропаганды социал-революционерами среди фабричных, заводских рабочих, городских рабочих и мастеровых, а также о намерении социалистов "идти в народ" для пропаганды, что и было впервые в 1874 году.
На фабриках и заводах осуществление пропаганды не сопровождалось особыми затруднениями и опасениями для пропагаторов, состоящих преимущественно из лиц учащейся молодежи, политехников, инженеров, кои сеяли свободно пропаганду в каникулярное время года, не встречая никакого отпора со стороны полиции, которой, как равно и жандармов, на фабриках и заводах почти совершенно не было.
Ведение же пропаганды, в особенности устной, в селах и деревнях обставлялось большими затруднениями для пропагаторов, так как крестьянское население, особо преданное императору Александру II, имя которого им боготворилось, чутко относилось к появлявшимся в их среде незнакомцам, по наружному виду, образу жизни и внешним формам и приемам ничего общего с крестьянским населением не имевшим. Малейшее употребление неосторожно выраженных, непочтительных, непослушных и неуважительных слов и выражений против царя влекло за собою избиение и выдачу пропагатора властям, чему подвергались неопытные студенты и семинаристы в особенности, превосходившие в то время числительностью в пропагаторской среде все учебные заведения. В семинариях того времени были свиты целые гнезда пропагандистов, увольнение которых из семинарий наполняло в массах недовольных лиц правительством, учебные заведения для коих были закрыты, а приискание мест, частных занятий и службы являлись для них невозможными.
С этими-то лицами, шедшими в народ для преступной пропаганды, мне и пришлось впервые иметь дело в Тамбовской губернии в 1874 году, для пресечения их деятельности. До 1874 года, в продолжение 10 лет сряду, в этой губернии не было ни одного ареста по политическим делам.
Вся деятельность моего предместника сводилась к одному, а именно к надзору, да и то через чинов общей полиции, за высланными административным порядком из Царства Польского после мятежа 1864 года поляками, которые были поселены по уездным городам; поведение их не вызывало никаких дел; держали поляки себя особняком, отнюдь не сближаясь с русским населением, что озлобляло последнее, но открытых выражений злобы и недовольства ни с той, ни с другой стороны проявляемо не было.
Надзор полиции за поляками, безусловно, был фиктивный и особого обременения для полицейской службы не приносил, в подтверждение чего приведу сохранившийся у меня хорошо в памяти следующий случай.
Один из исправников, а именно Кирсановского уезда, в препровожденном мне списке о поднадзорных поляках в одной из граф излагает личную аттестацию и поведение поднадзорного, а в последующей графе делает отметку, что поднадзорный этот умер несколько лет назад.
Из поднадзорных поляков винились, в большинстве, ксендзы, которые, быв лишены прав отправления богослужений и треб, продолжали втайне совершать богослужение и требы. Но, в общем, высланные поляки держали себя скромно, сдержанно и, повторяю, никаких дел не возбуждали.