- Ну что, чего-нибудь слышно?
- Нет, ничего.
Казалось, что весь город вечером вылез в парк. Молодые, старые, мужчины и женщины. Все были встревожены и все ждали хоть каких-нибудь известий. Все переживали и все по-разному. Молодежь держалась героически. Пели песни, шутили, танцевали. Та часть населения, которых коснулась действительность нашего времени, выглядели построже, были дисциплинированней. Меньше было пьяных. Эта часть людей концентрировалась вокруг штолен, репродукторов и возле танцплощадки. Обсуждали события дня. Если пели песни, то это были наши, советские песни. Было слышно как юноши пели 'Шагай вперед комсомольское племя', 'Широка страна моя Родная' и 'Три танкиста'. Люди были подтянутые. Другая часто людей, хотя и была одета в одежды нашего времени, внутри рядилась в очень древние традиции. Может быть более старые, чем времена Ивана Грозного. Они ходили пьяными толпами с гармошкой. Отплясывали на ходу барыню и пели 'последний потешный денечек гуляю я с вами, друзья'. Пели еще много душеволнующих песен из репертуара рекрутов времен прошлой Рассеи.
Они часто ссорились и превосходно сквернословили. Чтобы показать свою доброту и великодушие, тут же демонстративно мирились и затем громко целовались. Встречаться с такой великодушной толпой было страшно. Наши ферганские девушки такие веселья обходили стороной. Другие же наоборот радовались и говорили 'Глянь-ка, с гармошкой гуляют'.
Когда же возникал конфликт, то представитель этой части населения начинал шататься еще больше, рвал на груди рубашку и кричал 'Ну, что же ты, бей если можешь! Что, не можешь!? А я могу! Я рабочий человек, а ты сопля! Ты интеллигенция гнилая! Надумал мешать мне веселиться? Да где это есть такой закон, чтобы запретить веселиться, где?' Такие конфликты и веселья иногда заканчивались в милиции. (Тогда, почему-то, некоторые думали, что так проходят веселья у простого народа или вообще у народа).
Юноши, кто вслух себя величали словом 'рабочий народ', развязно прижимали девушек, а те на этот раз молчали и делали вид, что сейчас это так положено. Город не затихал до поздней ночи. Вдоволь находившись и наговорившись, в то же время не узнав ничего нового и определенного, люди с тяжелыми думами расходились по домам.
Радио, как и утром, играло марши, повторяло утренние сообщения и ничего нового и определенного. На душе у каждого было тяжело. Разговоры велись вокруг тягот войны, которые могут возникнуть в будущем. Люди пытались ставить прогнозы на будущее и наконец, не придя ни к чему, чтобы скрыть свою растерянность и плохое настроение, начинали неестественно громко, с шутками и прибаутками показывать свою смелость и бесшабашность. Показывали как мы дадим по заду Гитлеру. Придя домой, каждый, прежде всего, спрашивал: 'Ну что? Что слышно?'. И снова начиналось пересказывание всяких слухов, выдумок и сообщений радио, спать ложились поздно, предварительно выслушав по радио последние известия. Так закончился в нашем городе первый день войны.
Спали все тревожно. На следующее утро все встали раньше обычного, с тревожными мыслями. Каждый, прежде всего, включал радио и ждал хороших сообщений. Ждали побед для армии и успокоения для себя. На другой день войны люди уже не метались по городу, как в первый день. В каждом доме с утра происходили стихийные деловые семейные совещания.
Прежде всего определяли, кого могут взять на войну и кто останется дома. Обсуждали вопрос, как придется жить и на какие средства. Люди подсчитывали свои возможности, решали, что купить и сколько купить.
Моя бабушка говорила, что надо закупить побольше соли, муки и спичек. Отец же сказал, что все равно на всю войну не закупишь, поэтому и выдумывать нечего. В магазинах по-прежнему, как и вчера было еще много разных товаров. Народ с покупками пока еще не торопился. Вместо растерянности вчерашнего дня к людям возвращалась самоуверенность и надежда. Мнения на войну были у всех примерно одинаковы. Многолетняя государственная пропаганда воспитала в населении веру в свое мудрое правительство, в силу советской армии, а кино, газеты и радио сделали наше население самоуверенным.
Мы еще ничего не знали о бывшей действительности, но, как мне кажется, не было ни одного человека в стране, кто бы сомневался в близкой победе. Потому, на второй день войны, были только уверенные и оптимистические настроения. Это настроение можно передать словами моего отца, который был типичным советским гражданином. Вечером, придя с работы и, по-видимому, уже наговорившись на тему войны он выражал как свое, так и общее мнение: