Такого мнения о нас, русских, были почти все прибалты. Немцы на эту тему с русскими не разговаривали. Больше молчали, а если чего и говорили, то коротко и мало. Чаще можно было услышать такое: да, не богатые, Сталин. Причем слово Сталин они произносили как Шталин. Злобы к русским, такой как у прибалтов, от немцев я не слышал. Поляки, особенно офицеришки небольшие, строили из себя людей очень культурных, чем-то близкими к немцам. Или даже более культурных, чем сами немцы. Особенно, если поляк хорошо разговаривал по-немецки и еще по-русски. Почему-то мне попадались поляки, все хорошо говорившие и по-немецки, и по-русски. Они были кичливыми представителями своей польской нации. Югославы, чехи, болгары больше слушали и своих мнений о России или о русских не высказывали.
Часто приезжали артисты. Немецкие или русские. Хотя русские артисты были разных национальностей: были украинцы, русские или больше белорусов. Все говорили, что приехали русские артисты. Немецкие артисты исполняли только немецкие или итальянские мелодии и песни. Немецкие артисты были из профессионалов и исполняли свои номера на уровне профессионалов. Среди артистов бывал какой-нибудь комик и он по ходу исполнения номера делал какие-нибудь смешные движения или гримасы, что вызывало смех среди зрителей и повышало успех артистов. Русские зрители не все одинаково воспринимали немецкий концерт. Русская интеллигентная публика смотрела и слушала наравне с немцами и получала удовольствие. Некоторые из слушателей рабоче-крестьянской публики уходили с таких концертов. Видно для русского крестьянина европейская музыка была мало интересной. Зато когда выступали Маши, русские артисты, славянские зрители ликовали. Русские артисты исполняли интернациональные номера. Немецкие, русские и еще чего-то на непонятном языке. Однако все получали удовольствие.
Однажды выступления русских артистов комментировал молодой парень, житель Минска. При советах якобы его отец занимал большой пост в Минске и он сам часто ходил на концерты. Многих молодых артисток он называл по имени и не очень лестно отзывался о них. Он говорил, что все они швабры, у которых нет ни женской гордости, ни человеческого достоинства. При советах ими пользовались советские высокопоставленные чиновники, в том числе и он сам. Теперь же они стали немецкими подстилками. Что им все равно, кому служить. Хоть своим, хоть немцам, лишь бы платили. Что в Минске все бабы дерьмо. Сегодня они все живут с немцами за кусок хлеба. Парню было лет 18-19, он был смел в разговоре и чего-то мне не понравился. Сам он был из полицаев, был ранен партизанами, а перед другими показывал свою высокую мораль. Я подумал тогда, если он так строго судит женщин, то сам то, за что продался немцам. Молчал бы.
В этот раз я впервые увидел немецкий реактивный самолет. Он низко пролетел над домами, и впечатление было очень сильным. Казалось, что это был не самолет, а снаряд с крыльями. Грохот был тоже невообразимый.
Иногда по ночам в городе объявляли воздушные тревоги. В палаты прибегали медсестры, поднимали всех с постелей и приказывали спускаться в бомбоубежище под домом. Подвал под зданием был приспособлен под аккуратное бомбоубежище, где могло разместиться человек 50 раненых или больных. Рядами, как в театре и вдоль стен были расставлены скамейки, горел свет, работал репродуктор. Между скамеек прохаживались медсестры. Люди, прибывшие в убежище прямо с постели, вели себя все по-разному. Одни о чем-то тихо разговаривали, другие молча дремали. Но все одинаково внимательно прислушивались к звукам сверху, ожидая бомбежку. В бомбоубежище собирались военные разных рангов и опыта войны. Потому и реакция на воздушные тревоги была не одинаковой. Более спокойно или даже раздраженно-скучающе вели себя чины рангом повыше. Они говорили, что русская авиация была уничтожена еще в начале войны, и потому никакой бомбежки не должно быть. Для этого у них нет таких самолетов. Если и появился вблизи города русский самолет, то это мог быть маленький самолетик, летающий по ночам к партизанам. Они были раздражены тем, что их разбудили понапрасну, потревожив сон. На солдат, и особенно на русских, они смотрели как бы на людей не первого сорта и потому мы их сторонились. Многие русские, особенно молодые, хотели, чтобы город бомбили, да еще посильнее. Им казалось, что от хорошей бомбежки у немцев будет более уважительное отношение к русским. Как ни говорили плохо про нас, но бомбят то самолеты русские. Значит не все еще утеряно. И не такие уж мы пропащие пропойцы и никчемные люди, как нас рисуют в немецких журналах.