Много беседовали о житье-бытье, ходили в кино, на концерты, которые давали, в основном, русские артисты. Артисты и их концерты были превосходны. Однажды, в клубе показывали кино 'Станционный смотритель', но на немецком языке. Немцы в кино явились одетыми по форме. В до блеска начищенных сапогах, побритые, и даже от некоторых пахло духами. Вели себя дисциплинировано. При входе в кинозал все снимали пилотки с головы и держали их в руках. Разговаривали тихо, были предупредительны, зато наши братья славяне пришли, как на колхозную ферму, кто как хотел. Одни были в пижамах, другие в брюках, но в нижней рубашке. Не причесанные и не бритые. Все уселись, как дети в колхозном клубе, на первых рядах. Они производили впечатление запорожцев с картины Репина. Немцы смотрели на них и перешептывались. Кино шло на немецком языке. Русские немецкого языка не понимали, их стала одолевать скука. Они грызли семечки, плевали перед собой шелуху и громко разговаривали и смеялись. Кто-то из зрителей немцев пытался их угомонить, но они не реагировали. Тогда двое немцев из зрителей подошли к первому ряду, взяли кого-то под руки и вывели из зала. После этого первые ряды успокоились. Мне было стыдно за них, за себя и свою нацию.
Но были среди россиян и такие парни, талантам которых приходилось удивляться. Один светлый блондин лет двадцати очень хорошо играл на гитаре. Было впечатление, что до войны он где-то учился в музыкальном заведении. Когда он играл, послушать его собиралось столько слушателей, что они не могли поместиться в палате. Другой был брюнет с лицом цыгана или еврея. Он совершенное свободно разговаривал по-немецки. Где он мог научиться? В одной палате со мной находился раненый парень лет восемнадцати. Он был из партизан. Во время боя его ранило в грудь. Партизаны были вынуждены отступать и его оставили раненого на поле боя. Наверное, он чем-то понравился немцам. Они его подобрали и положили в госпиталь. Надели на него немецкую форму и теперь он толком не мог понять, кто же он теперь? Как реагировать на происшедшее? Он сказал, что партизаны теперь его не примут после происшедшего с ним. Могут расстрелять. Немцам служить он тоже не хотел, а его дом был где-то на северном Кавказе. Про партизан он сказал, что это люди, отверженные богом и людьми. Ежедневный голод, холод и страх. Больших трудностей, чем партизаны никто, никогда и нигде не испытывал, а худшего нельзя придумать. Но, видно людьми управляет судьба или случаи. У этого парня была редкая память, он хорошо помни много формул по математике и по физике. Чуть ли не по полчаса на память мог декламировать стихи из Пушкина и Лермонтова. Не пил самогон, не курил и не играл в карты. Больше молчал и изобретал способы выйти из затруднительного положения, чтобы выжить. Гадал, кто же он есть, партизан или немец?
Там же встретил и земляков из Ферганы. Одного из них звали Юра. Фамилия у него была похожей на немецкую, Юра Лилиэнталь. Служил он при какой-то немецкой летной части в качестве сапожника. На родину возвращаться он не хотел ни при каких обстоятельствах. По-немецки разговаривал, как настоящий немец. Может быть он и в самом деле был немцем. В Фергане он якобы работал учителем. В случае поражения немцев и победы большевиков, собирался бежать в Австралию или в Южную Америку. Что с ним произошло потом, я свидетелем не был.
Но года через два или три после окончания воины, мы случайно встретились на самаркандской толкучке. Он был с женой. Они чего-то покупали. При встрече было много возгласов удивления и вопросов. Потом, сориентировавшись в винных дуканах, зашли в один из них обмыть нашу столь неожиданную встречу. Жена его выглядела простолюдинкой и была неразговорчива. Почти все время молчала. За рюмкой вина каждый поведал о своей трудной судьбе военного лихолетья. Он рассказал, что тогда в госпитале у них подобралась компания молодых парней, патриотов-единомышленников. Однажды ночью они разоружили немецкую охрану. Забрали оружие и, обстреляв из пулемета водонапорную башню, все ушли в лес. Там они организовали собственный партизанский отряд и партизанили вплоть до соединения с частями Красной Армии. Блондин гитарист у них был командиром отряда. А брюнет украинец, хорошо говоривший по-немецки, был поваром. По нации он был еврей. Потом, чтобы развеять сомнения, он показал свой военный билет. Фамилия у него по-прежнему была Лилиенталь и звали тоже, как и прежде, Юрий. В военном билете было записано много боевых орденов и медалей. Как и до войны, работал в школе преподавателем немецкого языка. Той встрече я был рад, удивлен, и в то же время как-то старался быть осторожным. Кто может предугадать, чем обернется встреча. Все, что он рассказывал, я воспринимал без сомнений, очень был рад за него и очень хотел, чтобы все было так, как он рассказывал. Однако, при более поздних размышлениях о встрече, я обратил внимание на детали, которые заставили поразмышлять. Во время выпивки я в шутку сказал: