После войны в разное время были и другие подобные встречи, сильно впечатлявшие, и наводившие на грустные размышления. Тогда мне казалось, что люди, подобные Таштемиру или Лилиенталю, которых я иногда случайно встречал после войны, были выходцами с того света. Думалось или казалось мне, что это мертвецы, вылезшие из своих могил, и что они пришли на этот свет, чтобы вцепиться в меня, и вместе со мной снова уйти в преисподнюю или туда, где страшно, и о чем люди не любят говорить. С виду это были обычные живые люди, с руками и ногами и внешне ни чем не отличались от других живых. Но это были люди с трудным прошлым, это были солдаты второй мировой войны, которые, благодаря хитросплетению обстоятельств, не зависящих от них самих, воевали одну и туже войну в двух противоборствующих армиях. Начали войну в советской, а закончили ее в немецкой. Угодив в мясорубку второй мировой войны, они вышли из нее живыми, отверженными, и жили как бы вне закона. Были ли они злодеями или людьми аморальными? Навряд ли. Хотели ли они сами быть такими несчастными, какими их сделала война? Нет, они не хотели этого. На войне они были всего-навсего пешками в руках властных и сильных владык. Конечно, были люди и более удачливые, чем эти. Такова уж жизнь. Такова она есть на самом деле. Ни всем блага жизни розданы одинаково поровну. Наверное, у каждого есть своя судьба, хотя я и не верю в нее. В своих воспоминаниях я излишне склонен к рассуждениям и морализации фактов, которые давно обговорены на всем белом свете и всем надоели. И все же разговор на эту тему не окончен. В истории бывают периоды, когда каким-то проблемам уделяется особенно большое внимание. Потом острота их исчезает. Они забываются, а в других условиях появляются свои проблемы. А острота старых свое первенство уступает нерешенным вопросам. Хоть и крепки были наши советские законы, но сегодня, со сменой порядков в стране, меняются и взгляды на исторические события, прошлого. Говорят же, что меняются времена, а с ними и песни.
Сегодня на Украине, в Прибалтике хоронят все то, чем мы прежде гордились. Ныне там из небытия на свет божий вытаскивают мертвецов прошлых времен и ставят им памятники. Там сегодня поют новые песни, в которых прославляют тех, кого мы раньше отвергали и предавали анафеме. Это у украинских бандеровцев, прибалтийских айсаргов и др. Сегодня даже украинский Мазепа стал национальным украинским героем. Сегодня некоторые российские журналы стали публиковать статьи, в которых ранее осужденного изменника родины Власова стали рассматривать, как героя русского освободительного движения от большевиков. Сегодня это пишут люди, которые еще совсем недавно писали о Власове и власовцах статьи самого не лестного характера.
В могилевском госпитале моя рука окончательно зажила. Никто нас не смотрел, и только русские медсестры иногда, и то по нашей просьбе, что-либо делали. В конце концов, всех выздоровевших русских отправили в Бобруйск. Там находился какой-то русско-немецкий гарнизон и медкомиссия. Город в это время усиленно готовился к обороне. Бои шли где-то совсем близко. На улицах копали траншеи, ездили танки, маршировали солдаты. Во дворе казармы молодые русские солдаты, парни лет по 18-19, тоже готовились воевать. Они на плацу катали русскую пушку, выполняли команды. На стене казармы висела стенгазета. Наверное, память о советских порядках. В ней от руки было написана статья о воинской дисциплине и что русские солдаты сильно ругаются матом. Что это некрасивое явление в Россию занесли татаро-монгольские завоеватели, чтобы как можно сильнее можно было унизить русского человека. В газете не было каких политических высказываний.
Через несколько дней нас пригласили на медкомиссию. Перед входом на комиссию, всех нас раздевали догола. За столом сидело человек пять врачей, писарей, переводчиков и еще кого-то. Они осматривали ранение, совещались, и потом выносили свое заключение. Я, в сравнении с другими комиссуемыми, был моложе их, худощав, и от природы маленького роста. Мой рост был 165 см. В сравнении с другими, я выглядел подростком малолеткой. Подобное обстоятельство иногда облегчало мне мои житейские дела. Наверное и в этот раз мне повезло. С парнями, которые проходили комиссию передо мной, немецкие врачи разговаривали через переводчика. Это затрудняло общение, вызывало скуку и безразличие к человеку. Немцы на комиссуемых смотрели, как на неодушевленные существа или на людей низшей расы, без всякого интереса. Мне тоже задали вопрос. Не дожидаясь перевода, я довольно легко ответил вам по-немецки. Находясь столько времени в немецких госпиталях, а это было месяца три, я вполне прилично научился разговаривать по-немецки на медицинские темы. Не дожидаясь новых вопросов, я продолжал что-то говорить по поводу ранения и еще чего-то. Доктора слушали меня, задавали разные вопросы и на все я смог ответить довольно удачно. Они спрашивали, кто я по национальности, кто мои родители и кто я по профессии. Вопросы я понимал, от удачных ответов вошел в азарт и на комиссию сумел произвести хорошее впечатление. Одним словом, комиссии я заморочил голову по своему сценарию. На вопрос, куда я хочу поехать жить, я назвал Котовск Одесской области.