- Пауль, посмотри, я была на фронте. Меня ранило.
Она какому-то Паулю показывала палец и смеялась. Наверное, это была походная солдатская жена из русских. Я постоял, посмотрел, и ушел к себе домой. Заходя во двор, услышал какой-то шум. Зайдя, увидел: возле сарая, куда я спрятал сумку с продуктами, стоит артиллерист, держит в руках мою сумку и кричит на т. Маню:
- Что это такое, партизаны?
Она что-то ему говорила, а он все кричал:
- Партизанен, партизанен.
Я подошел и сказал, что это моя сумка. Там лежат продукты, а я сам собираюсь эвакуироваться. Немец ничего не хотел слушать и теперь уже на меня кричал, что я партизан. Я вынул свои немецкие документы и показал. Он внимательно прочитал их, молча постоял, чего-то раздумывая. Потом решительно сказал:
- Ком мит. Пойдем.
Мы пришли на батарею. Он разыскал своего офицера и показал ему меня и мои документы. Я был одет в дяди Сашино еврейское пальто. Пока немец читал мои документы, я расстегнул пуговицы пальто, под которым была немецкая солдатская форма. Первое мгновение немец как бы растерялся. Но потом спокойно спросил, чего я здесь делаю? Ведь все немцы давно ушли отсюда. Здесь сейчас нет никакой власти. Если я попаду к русским, мне будет плохо. Я сказал, что у меня есть друг немец, он сейчас собирается и мы вместе с ним уйдем. Тот отдал мне мои хорошие немецкие документы и сказал, что ночью они тоже уходят и, если я пожелаю, то могу ехать вместе с ними. Пока я складывал мои документы, у офицера, по-видимому, первоначальное настроение благодушия сменилось на более твердое. Собираясь уходить, он в приказном тоне сказал:
- Поедешь вместе с нами.
Я сказал гут, хорошо. Сейчас возьму свои вещи и приду. Тот ничего не ответил, а я пошел за вещами. Взяв сумку с продуктами, я предупредил т. Маню, что пойду спрячусь в другом месте. На окраине города, где нет никаких дорог, жила простая рабочая семья. Домишко был обычной мазанкой, и двор для скота. Сразу за двором проходил широкий овраг, сильно заросший кустарником и травой. Хозяева дома были мои знакомые. Там у них я и остановился. До самого вечера все было спокойно. Стрельбы было не слышно. Внизу по оврагу немецкие связисты тянули связь. Стрельба началась ближе к вечеру. Вначале были слышны отдельные взрывы снарядов за городом. Потом, минут через 15-20, начался такой грохот от разрывов снарядов, что всем стало ясно, пришли русские. Они штурмовали город без артподготовки. На территории города не разорвался ни один русский снаряд. Стреляла только немецкая артиллерия. Казалось, что стрельба из пушек немцам доставляла удовольствие и они соревновались, кто больше выстрелит. Ружейную стрельбу было не слышно.
Когда стемнело, я быстро сбегал к проводной немецкой связи и перерезал ее перочинным ножом. Вначале стрельба вроде бы поутихла, но потом усилилась. Было ясно, что через час другой русские будут в Котовске. Я снял с себя немецкую форму, отдал ее хозяину, а он мне дал старую, свою гражданскую. Произошел выгодный обмен товара. Я дал хозяину добротную, крепкую немецкую одежду, а он мне старое домашнее тряпье. Оба были довольны сделкой.
Под утро стрельба прекратилась. Минут через 20-30, мимо дома по дороге прошло человек 15 немецких солдат. Они шли медленно, не торопясь, иногда освещая из ракетниц дорогу. Минут через пять во двор зашли русские советские солдаты, красноармейцы. В комнату вошли два советских солдата. Хотя мы с хозяином дома тоже служили в советской армии, но успели отвыкнуть от образа советского солдата. Советские солдаты, что были на фронте, резко отличались в своей одежде от солдат в тылу или на параде. Их внешний вид поразил нас своей неопрятной убогостью. На ногах грязные ботики, выше потрепанные обмотки до колен. Серая русская шинелишка, подпоясанная кирзовым ремешком, сзади разорвана по шву, раздувалась, выпирала наружу и делала солдата каким-то горбато- убогим, некрасивым. Голову венчала шапка-ушанка с распущенными ушами. Вид у солдат был измученный, усталый. Казалось, что это беглые советские солдаты из плена или же босяки бомжи, появившиеся бог знает откуда. Если бы у них не было русских винтовок, то, пожалуй, мы могли бы их принять за каких-то нехороших людей, которых следовало бы поколотить или препроводить в правоохранительные органы. Первый их вопрос был:
- В доме немцев нет?
Они строго осмотрели комнаты. У хозяина было трое детишек, которые спали на кроватях, среди них был и я.
- А это кто? - спросили они, указывая на нас.