Иногда, когда вы с Максом сидите на уроке, мы с Грэм идем на качели покачаться и поболтать.
А когда вы выходите на перемену, играем в пятнашки.
Это Грэм сказала, что я герой, когда я не дал Максу выбежать на дорогу перед машиной, и, хоть я и не считаю, что был героем, мне до сих пор от этого приятно.
А теперь она умрет, потому что ты больше в нее не веришь.
Мы сидим в школьной столовой. Макс в музыкальном классе, а Меган обедает. По тому, как Меган разговаривает с другими девочками за столом, я вижу, что ей Грэм уже не нужна, как раньше. Меган улыбается. Смеется. Смотрит на собеседниц. Она даже сама вставляет что-нибудь в разговор. Она часть группы.
Совершенно новая Меган.
— Как ты сегодня себя чувствуешь? — спрашиваю я у Грэм в надежде, что она первая заговорит о том, что исчезает.
И она заговаривает первая.
— Я знаю, что со мной происходит, если ты об этом, — говорит она.
Голос у Грэм грустный, но в нем слышно, что она смирилась. Будто бы сдалась.
— О, — говорю я и не знаю, что еще сказать.
Я смотрю на Грэм, а потом притворяюсь, будто меня отвлек какой-то шум в углу слева, и отворачиваюсь от нее. Я не могу смотреть на Грэм, потому что все равно смотрю насквозь. Но потом все-таки заставляю себя повернуться.
— На что это похоже? — спрашиваю я.
— Ни на что, — говорит Грэм и поднимает перед собой руки.
Я вижу сквозь ладони лицо Грэм, только на этот раз оно не улыбается. Ее руки будто из вощеной бумаги.
— Не понимаю, — говорю я. — Что случилось? Меган слышит тебя, когда ты с ней говоришь?
— Ну да. И видит. Мы только что десять минут играли в классики.
— Тогда почему она больше в тебя не верит?
Грэм вздыхает. Потом вздыхает еще раз.
— Она не то чтобы в меня не верит. Просто я ей больше не нужна. Раньше она боялась разговаривать с другими детьми. Меган заикалась, когда была маленькой. Теперь это прошло. Но когда она заикалась, она пропустила много времени, которое могла проводить с другими детьми и завести друзей. Теперь она нагоняет упущенное. Две недели назад она познакомилась в песочнице с Энни. Теперь они с Энни все время разговаривают. Им даже за это вчера сделали замечание в классе, потому что надо было читать. А сегодня, когда мы играли в классики, подошли другие девочки и тоже стали играть.
— Что значит заикаться? — спрашиваю я.
Мне интересно, вдруг Макс тоже заикается?
— Это когда не получается сразу сказать слово. Меган как будто спотыкалась. Она знала, какое слово надо сказать, но не могла его произнести. Я часто медленно для нее говорила нужное слово, и тогда она могла повторить. Но теперь она заикается, только если испугается, или занервничает, или от неожиданности.
— Ее вылечили?
— Вроде того, — говорит Грэм. — Она каждый день занималась с миссис Райнер, а после школы еще и с мистером Давидоффом. Это заняло много времени, но теперь она очень даже неплохо говорит и может подружиться с другими детьми.
Макс тоже занимался с миссис Райнер. Вот бы узнать, можно ли его вылечить. А мистер Давидофф? Может, он тот самый психиатр, к которому хочет его отвести мама?
— И что ты собираешься делать? — спрашиваю я. — Я не хочу, чтобы ты исчезла. Как можно это остановить?
Мне жалко Грэм, но мне кажется, что нужно ее об этом спросить для себя, а то вдруг она исчезнет у меня на глазах? Нужно спросить, пока есть возможность.
Грэм открывает рот, чтобы ответить, но ничего не говорит. Она закрывает глаза, потом трясет головой и трет руками глаза. Я думаю, что это она, наверное, заикается. Но потом она начинает плакать. Я пытаюсь вспомнить, знал ли я кого-то из воображаемых друзей, кто умел плакать.
По-моему, нет.
Я смотрю, как Грэм низко опускает голову и плачет. Слезы ручейками текут у нее по щекам, капают с подбородка, и я смотрю, как они падают на стол и сразу исчезают.
Так же скоро исчезнет и Грэм.
У меня такое чувство, будто я снова в туалете для мальчиков. Томми Свинден заползает в кабинку. Макс стоит на унитазе, брюки сползли до колен. А я стою в углу и не знаю, что сказать и что сделать.
Я жду, и вскоре плач превращается в тихие всхлипывания. Жду, когда у нее закончатся слезы. Пока она снова не откроет глаза.
Потом я говорю:
— У меня есть идея.
И жду, когда Грэм что-нибудь скажет.
Она только всхлипывает.
— У меня есть план, — говорю я, не дождавшись ответа. — План, как тебя спасти.
— Да? — спрашивает Грэм, но я понимаю, что она не верит.
— Да, — отвечаю я. — Все, что тебе нужно для спасения, — это остаться ее другом.
Я сказал не то и знаю это, еще не успев договорить.