Я оглядываюсь назад:
– Можно чайничек для красоты?
Взрослые заулыбались, и Райка побежала за своим сокровищем. Она жила рядом, напротив, в такой же мазанке с глиняными полами.
Все готово, а Райки нет. Эмма окинула взглядом стол и подсказала кому-то:
– Убери вилку с мокрого места, а то поржавеет.
Ее успокоили: – Вилка на сухом лежит.
А тут кто-то крикнул:
– Райка Жабина бежит!
Дети засмеялись неожиданной рифмовке и стали хором повторять сочиненный стишок:
– Вилка на сухом лежит,
Райка Жабина бежит!
А Райка стояла у двери столбом и только моргала растерянно. Без чайничка.
Кто-то ахнул: – Разбила!?
Она что-то шептала беззвучно, потом выговорила погромче:
– Отец с войны пришел…
И всех нас как ветром сдуло со стола.
Райкин отец, да все поначалу не знали слова «папа», он был неправдашним отцом. Конечно, если нашему отцу было в то время больше 50 лет, то это да, отец. А этот даже по детским меркам был слишком молодой. Он сидел на самодельной кровати из досок, босоногий, светлый, с тонкой шеей и, молча, смотрел на группу детей. Может быть, выискивал среди нас свою шестилетнюю дочку. Привыкал к ней.
Много раз повторяла моя мама:
– Слава Богу! Вымолила Жабина с войны своего мужа!
А на другой день мы увидели у Райки чудо. Оно появилось на стене – длинная, толстая, очень праздничная книжка, складная, вытянутая во всю длину. Дня два дети прибегали ею полюбоваться, а я осталась около нее почти на все лето. На меня перестали обращать внимание, и я никого не видела, а только бесконечно перечитывала до самого этого конца: – « С этим братцем песни пел»
* * *
…Я была такая дохлая к концу 2 класса и мне теперь кажется, что мама больше всех обо мне молилась. Кашляла и кашляла, но все равно просилась у мамы в школу. Она ругается, а я сделаю паузу, а если кашель начинает раздирать все внутренности, то затыкаю рот углом подушечки и отбегаю подальше. Вытру насухо глаза, красные от борьбы с недугом, и опять начинаю привычное нытье:
– Мама, можно я пойду в школу-у-у? Мо-о-жно?
– Иди, – сердито крикнет мама.
А иногда проверит температуру – прикоснется губами ко лбу и пригрозит:
– Вот я тебе сейчас пойду! – и потрясет приготовленной ладонью.
– Учи дома!
Неделями сотрясает меня вредный мой враг, а потом я вырываюсь на волю. Из холодного дома – в холодную школу. Свободы хватало на недельку…
Интересно: многое помню еще с Ачикулака задолго до школьного возраста, весь 1–2 классы помню, а потом провал до конца 4 класса. Меня приводили дети из школы, буквально тащили, так болела голова. Они уже выдохлись и закричали Шуре в огород:
– Возьмите вашу Линку!
Шура увидела мою повисшую голову, закричала и подхватила любительницу школы.
Рентген не помню и как до города добирались не знаю. Оказалось – затемнение легких.
Каким-то образом находили для меня большую кружку молока со смальцем и, чтобы бы я не вырвала, мама давала мне конфету «Барбарис» из настоящей белой бумаги с яркими красными ягодами. Оказывается, ничего не бывает случайным. Эта кружка молока, чудесным образом, оказавшаяся в нашем доме. Летом Аркадий Яковлевич стал приглашать меня к себе домой, как бы помогать по хозяйству. Мамины молитвы к Богу за меня. И прекратилось распутывание каких-то ниток с проводами по ночам, носившихся надо мною с огромной скоростью. Куда-то ушла болезнь, слава Богу! Мама не раз повторяла:
– Эта учительская семья спасла Линку. Слава Богу! Дай, Гослоди, здоровья всем таким людям!
Да уж, появились бы со своим предложением на два лета мои любимые учителя, если бы по маминым молитвам их Бог не послал…
… Это очень невыносимое понятие – « враг народа». Я знаю. Тата арестовали, как будто за растрату, и то это было так ужасно страшно и стыдно – глаз не поднять. Даже Витька буркнул разок что-то ехидное и потом притих. Тогда посадить могли кого угодно ни за что, ни про что и делали это все друг другу, кому не лень. А боялись-то как! Мама шепотом предупреждала меня не раз:
– Не говори, дочечка, никому, что мы жили в Ачикулаке при немцах…
Хорошо, что никто меня об этом не спросил… Здесь в Грозненской области в нашем селе поселились все семьи бежавшие от войны. Мы с Украины. Одна мама разговаривала, вставляя украинские слова, а дети только одно слово из раннего детства применяли при обращении к отцу: «тато».