- Не беспокойтесь, сударь. Такой ли вы человек, кто раздает короны? Если я захочу, сама могу взять то, что предназначено мне по рождению.
5
Смольный дом. Обычная суета, но камергеры обеспокоены, обсуждают содержание манифеста. И ожидают возвращения цесаревны с приема при дворе.
Маски, выглядывая из-за жалюзи, обсуждают, что происходит:
- Петр Шувалов накидывается на Лестока за манифест, в котором все ложь.
- Воронцов вступается за Лестока, утверждая, что манифест – это декларация политики Франции и Швеции, в чем ее высочество соблюдает свои интересы и интересы России…
- Александр Шувалов высказывает опасения, что пресловутый манифест – это прямая угроза существующему порядку, и она для властей исходит не от шведов, которых побили, а ясно от кого, от цесаревны. Ситуация становится предельно опасной!
Петр Шувалов:
- Участие в заговоре иностранных послов замечено… И Лестока, которого Нолькен приглашал к себе как врача, когда заметил, что за ним следят… При этих обстоятельствах этот манифест, в котором сообщается, что шведская армия вступила в русские пределы для получения удовлетворения за многие неправды, сочиненные министрами-иностранцами, и теперь хочет освободить русский народ от ига и жестокостей чужеземцев. Каково? Там слова о «незаконном наследстве» и о желании шведов предоставить русскому народу свободное избрание законного и справедливого правительства. Здесь же все ясно. Любая власть при подобных обстоятельствах должна действовать незамедлительно.
Лесток, вскрикивая от отчаяния:
- Меня могут арестовать теперь во всякую минуту!
- Промедления здесь можно объяснить лишь растерянностью Остермана. Очевидно, у него разыгралась подагра или что-то в этом роде. Возбудив негодование цесаревны из-за подарков старый лис поджал хвост?
- Здесь Франция и Швеция против него лично, как министра-иностранца! Парадокс! Наверняка Остерман слег, чувствуя, что доигрался.
Цесаревна по возвращении, взволнованная и веселая, представляет в лицах встречу с Шетарди и разговор Анны Леопольдовны с нею.
- Вы знаете, чем закончились мои переговоры со шведским послом: Нолькен уехал ни с чем. Мои тайные встречи с Шетарди выродили манифест, который мог иметь какой-то смысл лишь при победах шведов, чему не бывать. Зато манифест напугал Остермана до колик в животе, а правительница сочла за благо переговорить со мной.
Анна: «Я решила просить французского короля, чтобы он отозвал Шетарди из России. А потому настоятельно советую вам более не принимать этого человека и не общаться с ним».
Я: «Как я могу это сделать? Откажу раз, два, сказавшись больной. Но мы можем просто столкнуться на улице».
Анна: «И все-таки вы не должны видеться с Шетарди».
Я: «Можно все устроить гораздо проще. Прикажите Остерману, пусть он сам скажет Шетарди, чтобы тот более ко мне не ездил».
Анна: «Шетарди лицо официальное, не следует его раздражать. Он начнет жаловаться, а это дело политическое».
Я: «Как частное лицо политикой я не занимаюсь».
Анна явно осердилась: «Слышала я, матушка, что вы имеете корреспонденцию с неприятельской армией и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним фикции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать доктора Лестока. Я всем этим слухам о вас не верю, но надеюсь, если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат».
Лесток:
- Я пропал!
- Естественно я все отрицала, обещала разобраться и дать объяснения правительнице. Я сделала это так, что обе были растроганы до слез.
Лесток:
- Я пропал. Мне домой идти нельзя.
- Успокойтесь, Арман. Сначала выслушают мои объяснения. Затевать дело против меня при нынешних обстоятельствах в Европе Остерман не решится. Утро вечера мудренее.
6
Смольный дом. В палате – большой комнате для приемов и балов – звучат звуки музыки. Идут уроки танцев с участием пажей и фрейлин, главным образом, для Алексея Разумовского, с которым отдельно занимается танцмейстер, обучая не только движениям, но и манерам, в присутствии цесаревны, очевидно, без нее камердинер не проявлял послушания и старания, подчиняясь беспрекословно только ее желаниям.
Впрочем, сама цесаревна занималась тоже, только не танцами, а музыкой со своим старым учителем музыки Шварцем, который был посвящен во все ее горести. Он появляется рядом с цесаревной лишь один раз, но, верно, недаром в самый ответственный момент в ее жизни.