Тепло его ладони слилось с жаром моей пылающей кожи, и я застонал в ответ.
— О, Господи...
— Если ты перестанешь наслаждаться происходящим или я зайду слишком далеко, дай мне знать. Зеленый, желтый, красный. Понял?
Он лизнул мочку моего уха, а я нетерпеливо кивнул.
— Я знаю правила.
— Хорошо. Тогда где ты сейчас?
Подушечки пальцев Дэйна, дразня, кружили по моей разгоряченной коже.
Нравится ли мне это? Хочу ли я продолжения? Я изо всех сил старался собрать мысли в кучу, чему сильно мешали боль в ягодицах, огонь, расходящийся по моему телу, и изнывающий член.
Но ответ был очевиден.
— Зеленый, чтоб его... — выдохнул я, когда Дэйн снова погладил меня. — Не знаю... очень зеленый. Вечно-зеленый?
Не давая мне расслабиться, последовали три резких шлепка, от которых моя задница мгновенно вспыхивала. После третьего удара я стал гиперчувствительным, гудела и покалывала каждая клеточка кожи. Я ждал продолжения, но Дэйн отстранился, и я перестал ощущать его вес. А потом мои ягодицы слегка сжали, и что-то влажное коснулось моего ануса. Я удивленно вскрикнул и дернулся от удовольствия, когда язык Дэйна начал зализывать жалящую боль, которая все еще растекалась по коже. Мягкими, нежными успокаивающими движениями он обводил мой сфинктер. Я комкал простыни, и капли пота стекали по виску, обжигая уголок глаза. От непрерывных ласк подвижного языка мои конечности ослабли, а потом меня пронзила острая боль: Дэйн щелкнул пальцами по анусу, и я сжался так сильно, что чуть не кончил прямо на его дорогущие простыни.
— Боже, — выдохнул я, извиваясь. — Что за... это вообще нормально?
— Я не знаю. Ты мне скажи. Что нормально для тебя?
Похоже, Дэйн был весьма доволен собой и явно забавлялся происходящим. Он медленно обвел пальцем мою дырочку, а потом скользнул внутрь и нащупал простату, пуская по моему телу ураган удовольствия, и я распахнул рот в безмолвном крике.
— Не это. Это будто… — я вздохнул и сдался. — Неважно. Не знаю, как объяснить.
Я не мог выразить словами, как абсолютно противоположные по своей сути методы физического воздействия на мое тело, сплетаясь, приносили острое удовольствие.
— Тебе нравится. — Это был почти вопрос. И чтобы закрепить свою возможную правоту, Дэйн добавил еще один палец и снова поцеловал мою раскрасневшуюся задницу. Я не наблюдал такой нежности в его видео, да и в любых других роликах. Дэйн делал это, потому что ему тоже нравилось. Меня обволакивало покоем и теплом, которые проникали и в те уголки моего внутреннего Я, которых, если честно, не должны были касаться. Просто грязный одноразовый перепихон на свадьбе, напомнил я себе. Ничего больше.
— Очень, — простонал я, когда Дэйн снова принялся дразнить мою простату.
Затем он убрал пальцы и быстро отстранился. Обернувшись, я заметил, как он с наслаждением сжал свой член.
— Я все видел.
Дэйн ухмыльнулся.
— Думаешь, мне легко сдерживаться, когда красивый мужчина в моей постели позволяет делать с ним все, что захочу?
— Вообще, я бы не удивился твоей выдержке. Наверняка ты такое часто наблюдаешь в своей постели. — Мне было безумно приятно, что человек с телом Аполлона назвал меня красивым.
— Не то чтобы часто... — Он осекся, прикусив нижнюю губу. — И это всегда по-разному.
— Мне бы такое разнообразие в сексуальной жизни, — съязвил я.
— Посмотрим. — Я уловил тень его улыбки, когда Дэйн нырнул в один из ящиков комода и вытащил тонкую ротанговую трость. — Ты ведь завтра уезжаешь, верно?
— Да, а что? — Я лег на живот и, сложив руки под подбородком, посмотрел на Дэйна. Жжение после шлепков сошло на нет и переросло в теплое покалывание.
— Не хочу, чтобы твоя задница мучилась в дороге.
— Тогда чуть-чуть?
— Тогда столько, сколько нужно, — пообещал Дэйн, и его низкий голос снова вызвал во мне дрожь предвкушения.
Дэйн вернулся в постель, держа в руке трость, и я встал на четвереньки в ожидании первого удара. Трость холодящим концом прочертила линию от моего затылка до ягодиц и осталась покоиться в изгибе моей поясницы. Одно лишь давление на спине вызывало у меня нервное возбуждение.
Затем Дэйн вытащил из ящика еще одну трость, по виду напоминающую ту, из его дорожного набора.
— А зачем две?
— Скажем так: для усиления ощущений, — он легко опустил трость на мое плечо.
Даже не столь интенсивное прикосновение заставило меня вздрогнуть от боли.
— Ай!
— Именно. — Дэйн рассмеялся, как жизнерадостный садист, которым, вероятно, и был, а затем надавил ладонью между моих лопаток, заставляя опуститься на локти. — М-м, прекрасно, — промурлыкал он, довольный моей податливостью. Мне нравились эти звуки и нравилось быть их причиной.
Но я все равно вскрикнул, когда первый удар прилетел по моим бедрам. Только я принял и осознал вес трости, как запоздало услышал свист воздуха позади себя. Жгучая боль прокатилась по моим ногам и острым жалом впилась в мошонку.
Следующий удар пришелся по самой мягкой части моей задницы, интенсивный и жаркий. Дэйн легко провел тростью по этому месту и чуть надавил на него, а потом я почувствовал всплеск боли.
— Черт! — Я сминал простыни в кулаках, стискивая зубы. Дэйн наносил удары, делая паузы, достаточные, чтобы жар успевал пропитать мою задницу и добраться до яиц. И возможно, чтобы у меня было время пожалеть обо всем. Но когда рука Дэйна снова огладила мои ягодицы и его пальцы легонько прошлись по местам, к которым приложилась трость, я осознал, что не пожалею. Он умело чередовал ласку с грубыми ударами, удерживая меня на грани. Несмотря на боль, меня пронизывал поток эндорфинов, и это было восхитительно.
— Сегодня наше число двенадцать. Мы на втором. Посчитай остальные для меня.
— Что там после двух?
Внезапно я оказался в объятиях Дэйна, прижатый к его широкой груди. Ткань брюк раздражала мою истерзанную задницу, особенно там, где он терся своей эрекцией о кожу.
— Три, мой дорогой. — Дэйн обхватил мой ствол и, крепко сжав его, несколько раз провел по нему ладонью, заставив меня извиваться. — А когда мы закончим, прокачу тебя на своем члене.
— О да, — выдохнул я, и меня вновь уложили на кровать. С третьим ударом моя кожа загудела, будто в нее впился рой диких пчел. Я попытался обернуться, чтобы удостовериться, не поменял ли Дэйн трости, потому что в этот раз ощущения определенно были другими. — Что это...
Удар. Боль. Удар. Боль. Раскаленное блаженство.
— Какой счет, Коул?
— Пять, — шепнул я, крепче вцепившись в простыни, которые уже намокли под моими ладонями.
— Сфокусируйся на нем, а не на том, какую трость я использую.
Шесть, семь и восемь с длинными перерывами шли в равномерном ритме, и от этой монотонности я практически погрузился в транс. Но потом девять, десять и одиннадцать стремительной серией обрушились на мои бедра, снова заставив меня выгибаться.