Айан почувствовал, что нутро у него куда-то опустилось. С большим удовольствием он бы выпил жидкого дерьма.
— Так же, как и первому Серому Стражу до нас, так же, как и всем нам до вас, — Дункан сделал утвердительный жест рукой. — Именно в этом источник нашей силы и залог нашей победы.
— Те, кто выживает после посвящения, становятся неуязвимыми для скверны, — пояснил Алистер, по примеру Дункана незаметно приблизившись к ним со спины. — Мы чувствуем ее в порождениях тьмы, и используем, чтобы одолеть архидемона.
— Те, кто выживает?
— Серые Стражи имеют перед собой смерть, — Дункан едва заметно пожал плечами. — Не стану скрывать. Не все из тех, кто выпьет крови, останутся в живых. Тот, кто останется — изменится навсегда. Может так статься, что вы заплатите свою цену сейчас, а не потом. Вот почему посвящение — тайна. Такую цену платим мы, чтобы спасти мир.
Он помолчал.
— Перед посвящением мы говорим немного. Но эти слова звучат с самого первого ритуала. Алистер, ты готов?
— Присоединяйтесь к нам братья и сестры, — новопосвященный опустил голову и заговорил тихо, так тихо, что неожиданная серьезность этих слов поползла в их сердца холодной жутью. — Присоединяйтесь к нам, сокрытым тенью. Присоединяйтесь, ибо на нас лежит долг, от которого нельзя отречься. И если суждено вам погибнуть, знайте — ваша жертва не будет забыта, и когда-нибудь мы все присоединимся к вам.
Дункан взял в руки кубок и, обернувшись к рекрутам, обратился к побледневшему от волнения карманнику.
— Давет, подойди.
Тот без слов шагнул вперед и обеими руками принял кубок. Совсем едва помедлив, приложился и глотнул. Дункан отступил на шаг. По меньшей мере, четыре пары глаз были устремлены на Давета.
Несколько мгновений как будто бы ничего не происходило. Внезапно Давет схватился за горло и упал на колени. Распахнутым ртом он пытался сделать вдох, но видно было, что тело больше его не слушалось. Пальцы карманника скрючились, его словно корежили чьи-то невидимые, но не ведающие жалости огромные руки. Все это продолжалось от силы несколько мгновений, однако для охваченных ужасом рекрутов, казалось, прошли часы. Наконец, в последний раз дернувшись, он упал на затертые камни пола и больше не поднимался.
— Мне жаль, Давет, — Дункан снова поднял кубок. — Подойди, Джори.
— Дыхание Создателя! — рыцарь отступил на шаг, потом еще. Глаза его метались, как у безумного. — Нет! Вы не можете! У меня ведь жена… ребенок… Если б я только знал…
— Назад дороги нет.
— Нет! — сэр Джори выхватил меч, выставив его в сторону надвигавшегося на него Дункана с кубком. — Бесславная смерть — это слишком!
Дункан медленным движением отдал кубок в руки подскочившего Алистера и вытащил свой собственный меч, не отводя взгляда от пятящегося рыцаря.
— Опомнись, пока не поздно.
— Нет! — Джори прыгнул вперед, замахиваясь. Дункан легко, словно бы и не заметив, отбил его удар и, не дожидаясь следующего движения рыцаря, всадил свой клинок тому в живот. Брызнувшая кровь в единый миг осела на лице Дункана, его одежде, и даже на доспехах стоявшего в нескольких шагах от действа Айана.
— Мне жаль.
Чернобородый вытащил клинок, и, обернувшись, посмотрел в глаза последнему из Кусландов. Поняв без слов, Алистер вновь шагнул вперед, отдавая кубок старшему.
— Посвящение еще не закончено.
Айан бросил быстрый взгляд по сторонам. Он не был уверен, сможет ли он выстоять один против Дункана и Алистера, который наверняка присоединит свой меч к чернобородому. Хотя… стоило ли пробовать?
Он принял в руки оказавшийся неожиданно тяжелым кубок, на дне которого плескалось… Айану хватило и запаха. Стараясь не дышать, он поднес ко рту, прикрыл глаза и — опрокинул в себя все то, что там оставалось.
— Ради вящего блага да отдайся ты этой скверне…
Голос Дункана звучал как будто издалека. На миг Айану показалось, словно ему заткнули оба уха. В голове зашумело, сильно, еще сильней… разъяренное нутро вздыбилось, собираясь выбросить то, что Айан ему дал, и тому пришлось схватиться за горло, чтобы оставить все внутри. Из неоткуда пришла резкая, скручивающая боль, в единый миг сокрушившая кости и перекрутившая все мясо и жилы… Айан рухнул на каменные плиты, ударился головой, но не почувствовал этого, крича и самого себя не слыша, пытаясь вдохнуть — и не вдыхая. Перед его застеленными пеленой глазами все быстрее и быстрее замелькала бескрайняя серая степь, черные стены страшного и незнакомого города, сотни, тысячи лап, которые хватали его, мяли, комкали, душили и ласкали, тянули куда-то далеко и вниз, и сладкий зов, ужасный и прекрасный одновременно звучал и манил, обещая радость и покой, уют и единение… Айан видел морды миллионов тварей, они смотрели на него и хотели его — их соратника, их брата, часть их естества… Он растворялся в них, растворялся так, как капля дождя растворяется в озере с водой, как щепоть праха исчезает на ветру, как маленькая искра сливается с единым ревущим пламенем… И вот уже он был с ними, в них и частью них, и все утратило свою важность, кроме Зова, того, без чего раньше он мог жить, и эту проклятую жизнь теперь обязывался искупить своей кровью и кровью Врагов… Айан снова мог дышать, смотреть и слышать, и он был счастлив — так, как никогда раньше в той, другой, нелепой жизни. Могучие и многочисленные лапы братьев подхватили его и повлекли — куда? Он вскоре понял. Источник зова был уже рядом, еще чуть-чуть и… И перед ним из пустоты, таинственной и манящей, вспыхнули два изумрудных глаза. Айан подался вперед, всем естеством желая слиться с Ним, Тем, который звал и даровал Свободу… слиться, чтобы остаться навсегда, ведь только так было единственно правильным…