Уверена, мы победим и земли за собой удержим!
ФИЛИПП де КОММИН.
Дай Бог и мне уверенность такую. Предвижу,
Что земля Плантагенетов будет препятствием
Для отношений мирных меж Англией
И нашим королевством на протяжении
Нескольких веков.
АННА де БОЖЁ.
Ну, это дело будущих правителей, не наше.
Хотя и мы уже вошли в расход немалый,
Чтоб эти земли удержать за нами,
А всё-таки вторжение Тюдора нам на руку,
Как и восстание Бекингема. Жаль, мой отец
Не дожил до счастливых этих дней! Он так
Трудился, столько сил и средств потратил,
Чтобы восстание в Англии поднять, и всё ж
Не дотянул всего одной недели до получения
Первых новостей! А он ведь так отчаянно
Молился, чтоб доктора, астрологи, святые
Хотя б на пару дней своими средствами
Его продлили жизнь! Уверена, что если б
Мой отец успел дожить до получения
Первого известия, то прожил бы и больше!
Он бы придумал новый, дерзкий план
Восстания, которое бы поднялось волной
И захлестнуло Англию, в ней навсегда
Надежду утопив на возрождение династии
Плантагенетов! Да, мой отец был мудрым
Королём, горячим патриотом Франции
И истинным хранителем её законных прав
И интересов! И я хочу быть продолжателем
Его деяний, что совершал он Франции
На пользу, надеюсь быть преемником
Его предусмотрительной политики в Европе.
Как жаль, что его с нами больше нет!
Я так тоскую!.. Я попрошу вас, мой любезный друг,
Пройти вместе со мной в часовню и вознести
Молитву за упокой его души бессмертной.
Пусть ангелы на небесах её услышат
И всё ему передадут дословно.
А я, Филипп, ничуть не сомневаюсь
В том, что его душа витает среди них.
ФИЛИПП де КОММИН (с поклоном).
Я буду счастлив вас туда сопровождать, мадам.
И вашему отцу молитвой искренние почести воздам.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. Картина шестая.
Кабинет Ричарда Третьего в его резиденции, в Йорке. Король Ричард сидит в раздумье за письменным столом. В стороне стоит его слуга. Ричард встаёт и в волнении ходит по комнате.
КОРОЛЬ РИЧАРД.
Поверить не могу, что всё это со мною
Происходит! И не в умопомрачении кошмарном,
И не в бреду горячечном, а наяву, средь бела дня,
Среди вещей привычных и в окружении знакомых
Мне людей, моей семьи и слуг моих обычных.
И всё-таки мне кажется, что брежу и сам себя
Теперь не узнаю. Выходит, я уже не благородный
И всеми уважаемый правитель, справедливый,
Мудрый, к которому спешили за советом
И помощью все в трудную минуту?
И я уже не доблестный и честный рыцарь,
Что репутацией своею дорожит и честь не замарает
Преступлением? И я уже не добрый христианин,
Что дорожит спасением своей души бессмертной
Намного больше, чем своею бренной жизнью?
Да я скорей погибну безвременной и лютой
Смертью, чем на себя позволю даже в малой доле
Тень подозрения гнусного навлечь, не говоря
Уже о том, чтоб уличённым быть в жестоком
Преступлении, или каком ином богопротивном
Злодеянии! Выходит, я уже не родственник
Заботливый своим племянникам? И не родной
И любящий их дядя, что верен долгу, обещанию
Своему и совестью своею дорожит, и имя доброе
Своё не запятнает, а подлый и коварный их убийца,
Что приказал их задушить во сне подушкой?
Ну что за дикий бред! Мне о таком даже подумать
Страшно! И что за мысль чудовищная вдруг
Зашевелилась, как мерзкая, коварная змея, в мозгу
Двуличного подонка Бекингема, что отравляет
Теперь подданных моих бесстыдной, изощрённой
Клеветой, стекающей, подобно яду, с его лукавого
И лживого, раздвоенного, как у гадюки, языка?
О Господи, позволь мне поскорее пробудиться
И ужасы этой действительности страшной позабыть,
Как беспокойный и кошмарный сон. Ещё вчера
Я верил Бекингему, сподвижником своим его