Что может быть унизительней этого? Сдаться, лежать в лужи грязи и жалеть себя. Во мне вспыхнула злость к самой себе. Насколько сильно я не переносила нытиков, настолько очевидным нытиком стала я. Повернувшись на бок, я сделала несколько глубоких вдохов, собрала волосы грязными руками в пучок и поднявшись на ноги побрела вперед, домой.
В гостиной громко работал телевизор. Кажется, шла футбольная игра. Они остались дома и сейчас, на повышенных голосах, комментировали происходящее на поле. Я бегом, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась наверх, в свою спальню, захлопнула дверь и облокотилась о нее спиной. Сил почти не осталось.
Неподалеку от меня, на столике, стояла рамка с фотографией Илая. На снимке он улыбался игривой ослепительной улыбкой, волосы немного растрёпаны ветром, в руках Ray Ban, а вокруг него, словно конфетти, играют солнечные блики. Я любила это фото – в нем хранилась часть его тепла. Именно в этот момент я поняла, что смогу. Смотрела на него и вспоминала: сколько в нем было оптимизма, радости, света, как он наслаждался каждой секундой существования, и всем этим он пожертвовал ради меня.
– Спасибо, – произнесла я тихо, провела пальцем по прохладной поверхности рамки и, прижав ее к себе, упала в кровать.
От деревьев по потолку ползли корявые тени, я знала, что усну не скоро, так же, как и все ночи до этого. После смерти Илая меня преследовала бессонница. Погружаясь в поверхностный сон, я видела кошмары, неотступно следующие за мной. Сны лишенные красок и жизни, словно немое черно-белое кино, где я, ни я, где ни разу не приснился Илай, а я отчаянно желала увидеть его хотя бы там, хоть на мгновение.
Проворочавшись в кровати около часа, я взяла первую попавшуюся книгу с полки и начала читать, но буквы словно неизвестный шифр не складывались в текст. Раздраженно откинув книгу в сторону, я встала с кровати, одела штаны, майку, схватила телефон и спустилась вниз, в спорт зал. Мне казалось, что изнурительная тренировка и динамичная музыка могут помочь, если довести тело до изнеможения, то варианта "не уснуть" просто не будет.
Физическая нагрузка заставляла забыть, хоть и не на долго. Грохот стали, лязганье метала, шипение канатов. Я ставила максимальные веса, делала столько подъемов, что мышцы сводило судорогой. Страх, что боль вернется с новой силой, как только я останусь один на один с собой, не позволяла останавливаться и гнала вперед, все дальше и дальше, до полного изнеможения.
Когда мой энергетический запас полностью истощился, я на ватных ногах побрела в спальню. Часы показывали половину четвертого утра. Темный подвальный коридор шел мимо студии. Я застыла напротив проема, вглядываясь в заброшенные инструменты. Гитары, барабанная установка, микрофон… все покрылось слоем пыли.
Инструменты походили на груду пыльного металлолома. Подушечкой пальца, я поскользила по шершавой поверхности микрофона, там где его касались губы Илая: горячие, страстные и всегда улыбающиеся, а в голове звучали слова песни, как будто он пел ее для меня сейчас, вкладывая в нее всего себя, открывая мне свою душу. В висках заскрежетало учащенное сердцебиение. Тренировка пошла на смарку, я ни на шаг не удалилась от пропасти.
С трудом выпустив микрофон из рук, я вышла в коридор и прислонившись плечом к стене закрыла глаза. Страх перед грядущими кошмарами и пустой, холодной кроватью приковал меня к полу, не сдвинуться – ни вперед, ни назад. Я, не долго думая, нырнула в ближайшую дверь "игровой", как портал в другой мир, где я могла ненадолго обо всем забыть. Только теперь "игровая" скорее походила на кабинет психотерапии, причем не только для меня. Судя по размеру пробоин в стенах, Нит заглядывает сюда регулярно. Он старательно делал вид, что жизнь все та же, что он тот же, как ловкий иллюзионист – ловкость рук и никакого мошенничества. Похоже, что Нит смог обмануть даже себя. Я все чаще видела его улыбающимся, хотя, от его прежнего Нита, мало что осталось.
На улице уже стало светать. Солнечный свет робко озарял черный небосвод слабым розовым и лимонно-желтым. В комнате было душно – дышалось тяжело. Я распахнула окно, позволяя утреннему морозному воздуху наполнить подвал прохладой, подошла к полкам, сняла с одной из них серый кейс с маленькими ножами и встала в центр комнаты. Абстрагируясь от всего внешнего мира, несколько раз глубоко вдохнула, позволяя морозному воздуху привести меня в чувство. Осталась только я и моя цель. Представляя, что каждый нож это мучительное чувство, я стала по одному запускать их в мишень. Первым, со стоном полетело отчаяние; затем боль потери; следующим, с особой яростью, я запустила жалость к самой себе; тревога… Я отпускала Илая, прокладывая дорогу к новой жизни.