Вот так общество помещает огненный шар под свой собственный котёл.
И когда всё закончится, когда вместо домов останется один щебень, а кладбища переполнятся, и тела останутся гнить на улицах, мы оглянемся назад и зададимся вопросом: «Как мы пришли к такому ужасному финалу?»
И в том самая большая трагедия, что единственное время, когда становится возможным задавать вопросы, это тогда когда война уже свершилась.
Когда семьи разрушены.
Когда погибли невинные.
Но что относительно войны против вторжения чудовищ, против орков и других монстров, потенциальных завоевателей? Кэтти-бри, вместе с громко вторящим её Бренором, настаивает, что эта война особая, что эти расы, по словам самой Миликки, не могли быть рассмотрены через призму, которую мы держим, чтобы измерить разумные и добрые расы или даже разумные, но не добрые общества, такие как мой собственный народ. «Орки и монстры отличаются от всех, — так они утверждают, — их злонамеренность не результат воспитания в аморальном обществе, но лежит намного глубже — в самой душе тварей».
Тварей?
Как легко это грубое слово, срывается с моих губ, когда я думаю обо всех орках и гоблинах мира. Даже с моим опытом, говорящим мне, что есть иные, например как гоблин-раб Нойхейм.
Всё слишком запутанно, и в жаре этого кипящего котла, я отчаянно хочу держаться за слова Кэтти-бри. Я хочу верить, что те, кого я застрелил или зарезал — нераскаявшиеся и безнравственные, до конца полные желания разрушать и совершенно неисправимые.
Иначе, как бы я смог снова посмотреться в зеркало?
Я сознаюсь, что почувствовал облегчение, когда войдя в Серебряные Пределы, нашёл Королевство Много-стрел, идущее на войну.
Я почувствовал облегчение, найдя войну…
Разве может быть более противоречивая мысль? Как может война, какая-либо война, принести облегчение? Это — трагический провал лучших помыслов, потеря разума в эмоциях, капитуляция души перед низменными инстинктами.
И всё жё я успокоился, увидев марш Много-стрел, и я солгу сам себе, если стану это отрицать. Я стал спокоен за Бренора, ибо он начнёт войну, в чём я уверен, и поэтому неизбежные страдания лягут тяжестью на его плечи.
Я перестал беспокоиться за Кэтти-бри, столь уверенной в своём заявлении, в своём прозрении, что для орков не может быть никакого искупления.
Такова её интерпретация песни богини.
Но её интерпретация поколебала мою веру в богиню.
Кэтти-бри уже не так уверена в себе, как заявляла; её голос, прежде чем мы столкнулись с настоящей войной, был спокойней, чем теперь, когда мы прячемся за стенами Несме, ожидая следующего нападения, ожидая следующего раунда резни. Её огненные шары и огненные твари убили многих в эти дни, но сделали это во время храброй и необходимой защиты города.
И, тем не менее, я вижу непрекращающееся содрогание на её честном лице, боль в её голубых глазах и хмурый взгляд, скрывающийся за улыбчивой маской. Она придерживается слов Миликки, и своих собственных провозглашений, и бросает свои заклинания со смертельной силой. Но каждая смерть в пределах стен Несме и за ними, ранит её сердце и сокрушает её надежды.
«Так и должно быть», — повторяет Атрогейт, когда обходит парапеты.
Да, но может быть это «должно быть», не то, что хотела Кэтти-бри, и сражение причиняет ей ужасную боль и давит больше на сердце, чем на тело и разум.
И поэтому я рад. Это — одна из причин, почему я так люблю её.
И поэтому, я могу быть спокоен за моих дорогих друзей и их сердца, и даже получив шрамы на этой войне, а война всегда оставляет шрамы, они всё равно будут потрясены резнёй, жестокостью и чистой глупостью ведения войны, этой войны, в Серебряных Пределах.
Если измерять победу как состояние лучшее, чем, то, что существовало перед конфликтом, то не будет никаких победителей.
И в этом я уверен.
— Дзирт До’Урден
16. Ужасные новости
Темнота накрыла земли Серебряных Пределов. На стенах Несме заиграли горны, как и каждую ночь до этого.
Орки наступали снова, и добрые горожане так изучили их атаки, что могли точно измерить величину приближающихся различных отрядов по звуку топота.