«Пальто исчезло. Оно, оказывается, принадлежало товарищу министра каких-то там дел, а гость попал сперва в облизывательную обработку. Но добродушие министров — вещь, которой не шутят. Занимательный новичек. Смуглое лицо, чуть что не черное, глаза такие остановленные. Диковинная личность будто сбежавшая из старинных №№ „Punch'a“».
«Вчера мы с ним разговорились в саду. Должен признаться, я прощался с ним с самым странным чувством: чуть-чуть и я решил бы, что он гений, хоть мне и хотелось иногда во время разговора закричать „караул“. Его зовут Филипп Магнелиан».
«Отель над ним хохочет. Он сказал нашему патрону, что для жилья ему надо ровно столько места, сколько требуется, чтобы поставить палку. Один из наших веселых чичероне на это сказал: „Я всегда подозревал, что у него есть хвост, но не думал только; что он у него синий….“ — намекая на попугая на жердочке. Седой новый анекдот, он не ест яиц, — по этому поводу публика боится за свои бритвы и чернильницы, ибо таковые, как не содержащие яиц, могут легко стать добычей его прожорливости».
«Сегодня мы говорили с ним. Опять я испытал самые странные чувства: кажется, что он все знает и ничего не понимает, а то и, наоборот: все понимает и ничего не знает. Под конец я спросил его: „Ну, скажите, наконец, — какая же последняя истина человеческого общежития?“ Он блеснул глазами и, разгорячась, неожиданно, ответил: „Я не знаю, слышали ли вы еще о предпоследней…“. Тут мне показалось, что мы с ним оба с ума сошли. Я хотел что-то еще его спросить, но, смотрю, он исчез и передо мной только шляпа черная, видавшая виды, и походная чернильница. Я начал вертеться, удивляясь, куда б это его могло так скоро унести, обертываюсь, он уже опять против меня и говорит: „Азот есть единственное основание счастья, — но он дуалистичен, вот в чем загадка…“. И с этими словами вновь пропал, на сей раз уже более прочно».
«Вчера мы проговорили всю ночь. Поистине это гений. Пускай чудит, как хочет».
«Он исчез вовсе. В отеле по этому поводу рассказывают Бог знает что. Приехал некто, видимо, его одноплеменник. Они столкнулись в коридоре около вестибюля. Говорили на незнакомом языке и очень тихо. Новый наступал, а Магнелиан двигался назад, к вестибюлю, все понижая голос. Наконец, уже в вестибюле новый энергично отпрянул от Магнелиана и сказал на скверном английском языке довольно громко: „Бросьте эти разговоры, вы — Филь Магнус и нечего тут….“, или что-то в этом роде. На это Магнелиан схватил его за лацкан сюртука и начал что-то горячо шептать на ухо. Тогда тот высвободился и будто бы ловко вдарил беднягу в зубы. Дальше рассказ превращается уж совсем в фантастику. Магнелиан будто бы взвизгнул, выплюнул два зуба („большие такие, сросшиеся, как у акулы“, объяснял мне один досужий человек), вспрыгнул, как ученый леопард, с места на полку вешалки, пробежал по ней, адским прыжком достиг до люстры, все не переставая тоненько и жалостно визжать, влез в плафонный фонарь и там исчез бесследно. Его нет уже три дня».
«Новый, победитель Магнелиана, на все вопросы о его жертве отвечает сердитым покачиванием головы; и злобным „Бррр!“. Вчера вечером на наши вопросы он сказал, что мы еще того увидим не раз».
«По рассказам прислуги, Магнелиан уже появился. Вчера он был усмотрен на окне второго этажа, откуда деловито присматривался вниз, спустив ногу, норовя прыгнуть. Опыт был совершен и удался блестяще: пара рододендронов исчезла с клумбы. А он, постояв и увидев, что окрестность безмолвствует, прополз под кустами, где и окопался. Всю эту чепуху я пишу с чужих слов, мне ее самому до смерти стыдно записывать. Никак не пойму в чем тут дело. Я понимаю, что дети любят производить такие звероподобные кунстштюки, воображая себя, например, рысью или на худой конец (это уже прогресс) краснокожим. Так они окружают себя мнимыми опасностями и на некоторое время покидают будничный мир, но ведь то дети».
«Отельцы уверяют, что вчера его нашел наш казачок в беседке в саду, висящего на ремне вниз головой и ногами и медленно повертывавшегося, как паук на паутинке».
«Сегодня вечером я прилег соснуть и проснулся от страшного грохота в комнате. Моим глазам представилось следующее незабвенное зрелище: — вбок летел маленький жирандоль из угла, сокрушая все на своем пути; засим тяжелые драпри, разметав свои края, начали биться, будто бы в них попала муха, с сен-бернара величиной, и в скорости низверглись вниз вместе с багетом, кольцами и всей арматурой. Очевидно, что вся эта туча не могла себе отказать в удовольствии упасть прямо на мой письменный стол, который, видимо, исключительно от ужаса, тоже перевернулся, лампа упала, потухла и засим все немедленно смолкло. Когда я вскочил и зажег люстру, то увидал, что на развалинах моего благополучия, сидит совершенно спокойно Магнелиан и ест мой шоколад, выпавший из стола. Должен сказать, что у меня в этот миг явилось сильное желание очистить ему всю остальную верхнюю челюсть, но он, не говоря ни слова о происшедшем, сразу заговорил о своем и через пять минут я с восторгом и изумлением слушал этого странного человека, этого восторженного пророка новой жизни и нового человечества. Он указал мне между прочим: „Мир создан из световых монад — вот вы увидите, как их откроют лет через пять: это открытие зальет нас счастьем, — свет основа мира. Покуда же мы бьемся среди энергетических представлений, мы не выползем из нашего ада. Масса должна быть повержена“. Признаться, я даже и не понял. Но в душе — полная вера и готовность слушать его и идти за ним, куда он захочет и позовет».